Неопознанный ходячий объект - Татьяна Полякова

– И на старой мельнице ночами светится, – кивнула Валентина. – Своими глазами видела, малюсенький огонек, и вроде кто шепчет что-то.

– А где эта мельница? – насторожилась Женька.

– За деревней, прямо на реке, километра полтора отсюда. Посмотреть хотите?

– Надо бы взглянуть, – пожала Женька плечами. Мы еще немного поговорили… Тут к одной из сидевших женщин подошла собачонка, пятнистая дворняжка, ткнулась носом в ее руку, устраиваясь рядом, а я спросила:

– У кого в деревне большая собака? Серая или черная. Лохматая, вроде кавказца.

Женщины в недоумении переглянулись.

– У наших одни дворняжки, больших собак никто не держит.

– Как же так, – не поверила я, – мы ночью видели…

– Может, прибежала откуда? – пожали плечами женщины. – Хотя вряд ли…

– Зимой Зинкину собаку задрали, – напомнила Валентина, – говорили, волк.

– Для волка слишком крупный, – вслух подумала я, хотя, если честно, имела весьма смутное представление о волках. Тут я обратила внимание, что Иван Бородин, до того момента устроившийся в сторонке прямо на земле, жующий какую-то травинку и не обращавший внимания на наш разговор, вдруг насторожился. Уставился на меня, приоткрыв рот, вроде бы даже испуганно.

– Это не собака, – заявил он, – оборотень. Он с болота ходит, кувырк через голову – и поминай как звали. Я его чуть не выследил, но он бегает быстро. А на болото идти за ним страшно, надо здесь ловить.

Мы некоторое время молчали, переваривая информацию, затем Валентина сказала, махнув рукой и обращаясь к Ивану:

– Да будет тебе…

А у меня возникла настоятельная потребность прогуляться. Мы с Женькой направились по деревенской улице, и Иван с нами.

Никого из жителей мы больше не встретили, поднялись на пригорок и оказались возле небольшой часовни. Сообразив, куда мы идем, наш сопровождающий исчез, не говоря ни слова.

Часовня была деревянной, увенчана луковицей, выкрашенной в голубой цвет. Двустворчатая дверь заперта на задвижку. Оглядевшись и никого не обнаружив поблизости, мы открыли дверь и заглянули в часовню. Если честно, в ней не было ничего интересного: ниша, должно быть, предназначенная для иконы, ныне пустовала, лампадка, большой подсвечник, две стеклянные вазы, на полу половичок в пеструю полоску. Без иконы часовня выглядела сиротливо. Мы дружно вздохнули, заперли дверь и устроились в трех шагах на зеленой травке.

– Что скажешь? – спросила Женька.

– Икону свистнул кто-то из приезжих. Свои вряд ли бы рискнули, секреты здесь не держатся, а за чудотворную икону могут и по шапке дать.

– Ага, – вяло согласилась подружка. – А в остальном?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась я.

– Разгул нечистой силы, естественно, – сказала она, даже не улыбнувшись.

– С нашей хозяйкой все ясно, – ответила я. – Батюшка прав, подрыв экономики, то бишь госмонополии на водку, свое дело сделал: Августа Поликарповна предалась фантазиям. Вова Татарин тоже всегда пьян, как и Василий.

– Но прочие бабки на запойных не похожи, – задумчиво произнесла Женька, оглядываясь.

– Ну и что? Люди живут без электричества, места глухие… только не говори, что ты веришь во всю эту чепуху… Кукуй по болоту водит… надо же придумать такое. Могли бы назвать его как-то поприличнее.

– Да, имя у чертовщины не впечатляет, фольклор здесь еще в цене, это ясно. Давай прикинем, что мы имеем. Есть деревня, довольно интересно расположенная, есть болото, на котором остров, с некоторых пор труднодоступный. На болоте и в старой мельнице видят огни, а началось все это примерно в одно время с исчезновением чудотворной иконы.

– Это за уши притянуто, – возмутилась я. – Не можешь же ты всерьез решить, что здесь замешано нечто потустороннее. Я понимаю твое желание наскрести материала хоть на крошечную заметку, но Кукуй – это неприлично. Из-за него не стоило тащиться за полторы сотни километров. Напиши о бедственном положении сельчан, оставшихся без света. В конце концов, попытайся добиться, чтоб эти братья Симаковы понесли заслуженную кару… Слушай, я так и не поняла, зачем им понадобилось провода срезать?

– Ты, Анфиса, совершенно темная, – вздохнула подружка. – Провода – это цветмет, денег стоит. Сдали во вторсырье…

– Но ведь люди, которые у них вторсырье принимали, должны были видеть, что берут…

– Анфиса, не тревожь меня, – взмолилась Женька. – Ты словно первый день на свете живешь. Конечно, видели и наверняка знали или догадывались, что цветмет свистнули. Ну и что? Им на это начихать.

– Вот об этом и напиши, – возмутилась я.

– Об этом никому не интересно, это и так все знают, – вздохнула Женька. – Давай вернемся к нашим баранам, то есть к Кукую. Ты веришь, что в Липатове что-то происходит?

– Я тебе уже сказала, твой дурацкий Кукуй никуда не годится. Даже для детских сказок.

– А собака? – покусав губу, спросила Женька.

– Какая собака?

– Про которую ты сама спрашивала.

– Ты же слышала, собака могла прибежать из другой деревни.

– Через болото?

– Может, здесь еще дороги есть, мы же не спрашивали. Точно есть, раз Вова Татарин к куму на мотоцикле ездил, выходит, и собачка вполне могла… Женя, надо искать лодку и возвращаться. Желательно до темноты.

– Значит, ты считаешь, ничего здесь нет?

– В смысле чертовщины? Конечно. И ты так считаешь, просто злишь меня и валяешь дурака.

– Конечно, Кукуй – ужасная глупость, – вздохнула подружка, – но что-то во всем этом есть. Я пока сформулировать не могу. Люди не просто так исчезли…

– Женя, здесь болота…

– Слышала, бабка сказала: на болоте вешки, дети запросто бегали, а теперь Вова Татарин плутает.

– Вова Татарин, с его привычкой пить с утра, может плутать меж двух сосен.

– Конечно, я и сама так думаю, – не стала спорить Женька, что в общем-то было странно. – Однако чувствую: что-то в этой деревне происходит. Нормальные люди, пусть и любители выпить, по ночам с кольями сидят.

– Они сами себя пугают.

– Ага. А еще этот Иван Иванович. Не мешало бы с ним познакомиться. Историк и фольклорист. Не оттуда ли уши растут.