История о пропавшем ребенке - Элена Ферранте

10

В те полчаса, что мы провели в магазине, будущее и прошлое перемешались: придуманные Лилой модели туфель, ее свадебное фото, вечер торжественного открытия магазина, выкидыш Лилы, ее идея превратить магазин в модный салон, а заодно укромное место для свиданий, заботы, одолевающие нас сегодня, когда нам за тридцать, наши жизни, так не похожие одна на другую, слова, сказанные вслух и оставшиеся непроизнесенными. Я старалась выглядеть приветливой и веселой. Обняла и поцеловала Дженнаро, который превратился в тучного мальчишку двенадцати лет с полоской черного пушка над верхней губой; он был вылитый Стефано-подросток, как будто родившая его Лила не имела к нему никакого отношения. Я считала своим долгом быть такой же ласковой с Маризой и ее детьми, чему она так обрадовалась, что не удержалась от намеков: «Ты ведь теперь будешь чаще приезжать в Неаполь? Прошу, не забывай и нас! Конечно, вы люди занятые, но хоть ненадолго и к нам заглядывайте». Она стояла рядом с мужем и следила за детьми, чтобы не сбежали на улицу. Я пыталась отыскать в ее чертах сходство с Нино; но тщетно – в ней не было ничего общего ни с братом, ни с матерью. Она немного растолстела и стала похожа на Донато, от которого унаследовала многословную напыщенность, с какой расписывала мне свою прекрасную жизнь и чудесную семью. Альфонсо молча кивал головой и улыбался мне, показывая белоснежные зубы. Меня совсем сбил с толку его внешний вид. Выглядел он очень элегантно: длинные черные волосы, забранные в конский хвост, изящные черты лица… Но что-то в его жестах, в лице было такое, что меня встревожило. В этом помещении, кроме нас с Нино, он был единственным человеком с образованием, и лежащий на нем отпечаток культуры с годами не только не потускнел, но, как мне показалось, стал еще более заметным. Он был красив и умен. Мариза долго его добивалась, он от нее бегал, и вот теперь они – супружеская пара: она – постаревшая, погрубевшая, все более мужеподобная; он – напротив, по-женски изящный и тонкий. И двое детей, которых, если верить слухам, Мариза родила от Микеле Солары. «Да, – тихо добавил Альфонсо, присоединяясь к приглашению жены, – приходите к нам как-нибудь на ужин – мы будем счастливы! » Его перебила Мариза: «Когда ты напишешь новую книгу, Лену? Мы все уже заждались! Только ты должна расти над собой; сначала все болтали, что твоя книга похабная, а видела, какую сейчас печатают порнографию? »

Никто из присутствующих не проявил к Нино ни малейшей симпатии, но и осуждать меня за легкомыслие никто не стал: я не поймала ни одного косого взгляда, не услышала ни одного смешка. Напротив, когда я, прощаясь, обошла всех по очереди и обняла, каждый старался сказать мне что-нибудь доброе. Энцо крепко стиснул меня; его молчаливая улыбка была красноречивее любых слов: «Помни, я всегда буду за тебя, что бы ты ни сделала». Кармен поспешила отвести меня в сторонку; без конца глядя на часы, она быстро и нервно заговорила о брате, какой он умный и как во всем разбирается, а если и делает что-то не то, то не потому, что он дурной человек. Она даже не обмолвилась ни о детях, ни о муже, не рассказала, как она живет, не спросила, как живу я. Мне стало ясно, что вся тяжесть репутации Паскуале, которого считали террористом, легла на ее плечи, и она всеми силами старалась его оправдать. За краткие минуты нашего разговора она успела несколько раз повторить, что ее брата преследуют несправедливо, потому что он смелый и добрый. Глаза ее горели решимостью; я поняла, что она всегда и во всем будет его поддерживать. Она попросила дать ей мой адрес и номер телефона. «Ты, Лену, большая шишка, – шепотом сказала она, – у тебя есть знакомые, которые могут ему помочь, если его не убьют». Она махнула рукой Антонио, который стоял неподалеку, в паре шагов от Энцо. «Иди сюда, – подозвала она его, – скажи ей то, что мне говорил». Антонио подошел и, не поднимая головы, тихим голосом произнес несколько фраз, общий смысл которых сводился к следующему: я знаю, что Паскуале тебе доверяет, он приезжал к тебе перед тем, как сделать то, что он сделал, если увидишь его, предупреди, что он должен исчезнуть, уехать из Италии, я и Кармен это все время повторяю: ему надо бояться не карабинеров, а Солара. Они уверены, что это он убил синьору Мануэлу, и, если они его найдут – сегодня, завтра или через несколько лет, – я ничем не смогу ему помочь. Он говорил очень серьезно, а Кармен то и дело перебивала его, спрашивая: «Понимаешь, Лену? » Она и правда была страшно встревожена. Под конец она обняла меня, поцеловала, шепнула: «Вы с Линой мне как сестры» – и ушла вместе с Энцо: они оба торопились на работу.

Мы с Антонио остались стоять рядом. Мне казалось, что я вижу перед собой сразу двух разных людей, заключенных в одном теле. Первым был парень, который тискал меня на прудах и видел во мне чуть ли не божество; его запах намертво засел в моей памяти символом так и не удовлетворенного желания. Вторым был мосластый мужчина, весь как будто составленный из крупных костей, плотно обтянутых кожей, от сурового лица с отсутствующим взглядом до ног в огромных сапогах. Я немного растерянно сказала, что у меня нет знакомых, способных помочь Паскуале, и что Кармен переоценивает мои возможности. Но если Кармен преувеличивала мою влиятельность, то Антонио, очевидно, и вовсе считал ее безграничной. Он пробормотал, что я, как всегда, скромничаю, что он читал мою книгу по-немецки, что меня знают по всему миру. Он много лет прожил за границей, где наверняка натворил по поручению Солара немало грязных дел, но был единственным во всем нашем квартале, кто все еще верил – или делал вид, что верит, чтобы доставить мне удовольствие, – что я обладаю особой властью, властью уважаемого человека, потому что я закончила университет, говорю на хорошем итальянском и пишу книги.

– Ту книгу в Германии один ты и купил, – шутливо сказала я и принялась расспрашивать его о жене и детях. Он отвечал коротко и за разговором незаметно вывел меня на улицу.

– Признайся хоть теперь, что я был прав, – деликатно сказал он.

– В чем?

– Тебе был нужен он, а меня ты обманывала.