Священная ложь - Стефани Оукс

* * *

Колония для несовершеннолетних – это облезлое здание, обшитое жестью; бывшая школа, которую переделали под тюрьму. Все окна в большом спортивном зале заложили кирпичом, а внутри в три этажа поставили маленькие стальные клетушки.

Стоит пройти в дверь, как меня окружает гомон – девичьи голоса, шорохи, лязг металла. Пахнет потными телами.

Надзирательница по имени Бенни ведет меня в комнату, выложенную белым кафелем. Снимает с моих локтей защелки-наручники, и я с облегчением встряхиваю руками. Бенни очень крупная и смуглая, почти как Джуд; ей хочется верить, даже когда она говорит, что в этом странном помещении надо раздеться догола.

– Мы делим вещи на две части, – поясняет Бенни. – Что сохранить, а что выкинуть. Всякие драгоценности или сувениры обычно оставляют.

Черная камера в углу следит, как Бенни ловко снимает с меня пояс, стягивающий юбку, и расстегивает пуговицы на блузке. Я остаюсь в рубашке Джуда. Та совсем истрепалась; от нее, считай, одни дыры.

– Выбрасываем? – спрашивает Бенни.

Я трясу головой.

– Оставляем.

Она удивленно вскидывает бровь, но все-таки кладет рубашку в кучку с остальной одеждой.

Затем вытряхивает из пакета жесткий оранжевый комбинезон. Помогает мне влезть в него, застегивает пуговицы, расправляет плечи. Дает пару ботинок на липучках и глядит, как я неуклюже запихиваю в них ноги.

Под конец Бенни распускает узел на ленте, держащей мои волосы, и пряди медленно расползаются по плечам.

– Тебя бы подстричь, – хмыкает она. – Здесь только мешаться будут.

– В Общине не стригутся, – говорю я.

– Ну, ты же больше не в Общине.

Мы выходим из комнаты и идем по длинному коридору до тяжелой двери, обмазанной толстым слоем белой краски.

– Это твои последние шаги на свободе, – сообщает Бенни. – Готова к тому, что там, внутри?

Я пожимаю плечами.

– Наше заведение – одно такое на округу, поэтому девочки здесь сидят разные, – поясняет Бенни. – Всем заключенным еще нет восемнадцати, но кого-то судили по детской статье, а кого-то, как тебя, – по взрослой. Когда тебе исполнится восемнадцать, тебя или выпустят, или переведут в тюрьму для взрослых преступников. Понимаешь, что это значит?

Я качаю головой.

– Здесь сидят девочки, которые убивали. И будут убивать снова. Так что… – Она косится на мои культи. – Ты уж поосторожнее. Не хотелось бы соскребать тебя с пола.

* * *

Бенни ведет меня по железным лестницам на третий этаж. Я иду мимо камер, к решеткам которых прижимаются бледные овалы лиц, а вслед несутся громкие возгласы и уханье.

– Мы поселим тебя в Городе ангелов, – сообщает Бенни.

– Это где?

Бенни останавливается и говорит что-то по рации другим охранникам. Дверь перед нами громко жужжит и отползает в сторону.

Посмотрев на меня, Бенни добавляет:

– На твоем месте я бы с ней подружилась.

Твердой рукой она толкает меня в камеру. Дверь с металлическим лязгом хлопает за спиной. Я оглядываюсь, однако Бенни уже не видать.

На верхней койке лежит девушка в таком же оранжевом комбинезоне. Она не обращает на меня внимания, читает книгу с какими-то звездами на обложке.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

Та поднимает глаза – светло-голубые и острые.

– Энджел.

О, так вот почему Город ангелов… Про ангелов я знаю. Порой они говорят с кевинианцами, шепчут нам на ухо всякое и заставляют вытворять жуткие вещи. У них нет волос, они бесполые и ростом с небольшой дом.

Я обхватываю себя руками, прижимаюсь к бетонной стене и сползаю по ней на пол. Энджел ковыряет книжный корешок ногтями, раскрашенными ярко-желтым лаком.

– Дай-ка угадаю. – Она на секунду опускает взгляд. – Мелкая кража?

Я вскидываю голову.

– Что?

– Тебя загребли за кражу. Ты тощая, значит, воровала еду. Зубы все на месте, так что вряд ли сидишь на наркотиках.

Я качаю головой.

– Нападение при отягчающих обстоятельствах.

Та тихонько фыркает.

– Ага, конечно.

– Думаешь, я не могла? – спрашиваю я.

– Такая дохлячка? У меня один ботинок весит больше тебя.

– Чтобы избить кого-нибудь, много сил не надо.

– Такими руками? – уточняет она, стараясь не глазеть на мои культи.

Бинты с пластырем уже сняли, и из рукавов торчат тонкие багровые обрубки.

– А что с ними не так? – спрашиваю я.

– Я просто хочу сказать, что ты не похожа на убийцу. Блин, считай это комплиментом!

Отец как-то говорил, что боль можно причинить одним-единственным неосторожным словом. Достаточно лишь языка или руки, способной вывести буквы, чтобы нанести непоправимый вред.

– И как тому парню, сильно досталось? – интересуется Энджел.

– С чего ты решила, что это был именно парень?

– Судя по твоему виду, отношения с мужиками у тебя не складываются.

Я через силу сглатываю. Надо бы сказать про Филипа Ланкастера, но тогда придется назвать его по имени.

– Не хочу о нем говорить.

Энджел пожимает плечами и снова берется за книгу.

– А ты здесь за что? – спрашиваю я.

– Как и ты, наверное… Хотела убить парня. Правда, в отличие от тебя, мне это удалось.

– Правда?

Энджел изображает безразличие, но ее выдает хмурая гримаса: над бровями проступают глубокие складки. Нос со лбом щедро усеяны веснушками, однако наивной девочкой она не выглядит. На голове в проборе грязных светлых косичек проглядывает блеклая кожа.

– Меня не стали бы сажать в одну камеру с убийцей, – говорю я.

– Кто сказал, что это было убийство?

– А что же тогда?

– Самооборона. Правда, мне не очень-то поверили. Мой дядька считался добропорядочным гражданином, а я – не таким уж невинным ангелочком. Да и вообще, тюрьмы переполнены, так что они запросто посадят маньяка рядом с магазинным воришкой, лишь бы сэкономить деньги.

– Тебе откуда знать?

– Да всем известно, в кого пальцем ни ткни. Тут половина моего класса пересидела. Попасть сюда – все равно что побывать на встрече выпускников. – Она с интересом глядит на меня. – А ты в какой школе училась?