Аста ла виста, беби! - Татьяна Полякова

– Кстати, подняться сюда легче легкого, – вздохнула я. – Тут рядом какая-то труба, а в трех шагах дерево. Как по заказу.

– Теперь ты понимаешь, как это серьезно? – спросил Ларионов, и я кивнула:

– Еще бы.

Мы дождались прибытия оперативной группы, устроившись в коридоре. Пока нам никто не мешал, я решила поговорить с милиционером, что дежурил возле палаты. С разнесчастным видом он уже раз двадцать повторил:

– Там все тихо было, а в палату мне нельзя.

– Никакого шороха, который мог бы насторожить? – вмешался Ларионов. Парень отчаянно замотал головой. Стало ясно: мы напрасно теряем время.

– Кого ты видел в коридоре? – на всякий случай поинтересовалась я. На этот раз он ответил вполне осмысленно:

– Я три часа на посту. За это время в палату четыре раза сестричка заходила, Наташа, и два раза врач.

– Кто конкретно?

– Фамилии не знаю, этот, с бородкой. Но он точно врач, я его и вчера видел.

Я отправилась в ординаторскую искать врача с бородкой. Обстановка в ординаторской была близка к истерической, на меня смотрели настороженно. Мужчина лет сорока с бородкой клинышком счел нужным заметить:

– Черт знает что творится. Куда милиция смотрит?

– В основном в сторону прокуратуры, – ответила я, плюхнувшись на кушетку и с опозданием сообразив, что мое чувство юмора здесь по меньшей мере неуместно. Впрочем, один мой приятель, сейчас вроде бы покойник, утверждал, что с этим чувством у меня напряг и острю я на слабую троечку. Наверное, так и есть. – Простите, как вас зовут? – обратилась я к мужчине.

– Олег Валентинович.

– Очень приятно. Олег Валентинович, в котором часу вы заходили в третью палату?

– Заходил дважды. – Он взглянул на часы. – Второй раз тридцать минут назад и примерно за полтора часа до этого.

– Значит, тридцать минут назад парень был жив, – пробормотала я.

– Разумеется. Хотя его состояние не внушало особых надежд. Так что стрелять в него не было никакого смысла, – серьезно добавил он.

– Извините, – поднялась я, сообразив, что ничего интересного более не услышу, и покинула ординаторскую. Ларионов курил на лестничной клетке.

– Ну, что? – спросил он.

– Опоздали минут на тридцать, – вздохнула я.

– Вот черт, – покачал он головой.

– Запись его речей в бреду у тебя есть? – поинтересовалась я.

– Кончай, а? – разозлился он.

– Что, никто не догадался сунуть парню под нос диктофончик, чтобы запечатлеть его слова для потомков?

– Я обо всем узнал только вчера, – начал оправдываться Ларионов, хотя вполне мог послать меня к черту. – Встретился со своим приятелем, и поначалу его рассказ впечатления на меня не произвел. Потом я вдруг…

– Да-да, тебя охватило беспокойство.

– Охватило. Я приехал сюда, распорядился поставить охрану. Менты и до этого не додумались, – сказал он с некоторой гордостью за себя и презрением к милиции, поморщился и продолжил: – На самом деле все, что он болтал, не производило серьезного впечатления. Привезли какого-то типа, чуть ли не бомжа, с пробитой башкой, ну, болтал чего-то в бреду…

– Жаль, что теперь невозможно узнать, что же конкретно он болтал.

Тут снизу послышались шаги. По лестнице довольно шумно поднимались трое мужчин. Всех троих я неплохо знала, оттого наша встреча вышла теплой.

– О, какие люди в Голливуде, – раздвинув рот до ушей, приветствовал меня Сергеев.

– Очень смешно, – ответила я.

– Уже не очень, – покачал он головой, – раз наша власть в вашем лице, так сказать, почтила. Ну что, хлопнули соколика? – спросил Сергеев, закуривая. Его спутники, поздоровавшись с нами, направились в отделение.

– Хлопнули, – кивнула я.

– Прибавил, гад, работы.

– От них только пакости и жди, – опять кивнула я. – Нет бы жили себе спокойно, дали отдых ментам.

– Ладно, ладно, – засмеялся он. – Все менты ленивые, тупые и ни на что не годные. Мне об этом жена каждый день твердит.

– Умная женщина. Установили, что это за тип? – спросила я.

Сергеев покачал головой:

– Скорее всего, кто-то из приезжих. Нашли его в подворотне, возле пивнушки на Герцена. Форменный бомж. Его вполне могли отделать без особой причины, то есть для местного контингента причина, конечно, наиважнейшая: бутылку не поделили. Но потом сестра разобрала в его бормотании слово «киллер» и позвонила нам, проявила бдительность. Я приехал, послушал. Вроде бред, а вроде похоже на правду.

– Что конкретно он сказал? – поторопила я.

– Болтал о киллере, о встрече в баре…

– В каком баре, когда?

– Бар «Витязь». Не знаю, где такой. Наверное, забегаловка из самых паршивых. При мне дату не называл, но медсестра утверждает, что это двадцать первого мая, после девяти вечера.

– И из его слов следовало, что там произойдет встреча с киллером?

– Не-а, – покачал головой Сергеев. – Ничего из его слов не следовало. Нормальный бред, то одно пробормочет, то другое. При известном старании можно, конечно, понять и так: «К нам едет киллер, и ждать его следует в баре «Витязь» двадцать первого мая после девяти». – «При известном старании» он выделил и выразительно взглянул на Ларионова. Тот усмехнулся, а Сергеев продолжил: – Теперь, когда парня замочили, его бред лично у меня вызывает уважение и даже трепет.

– Скоморох, – буркнул Ларионов, а Сергеев вздохнул:

– Ну не было, не было в его словах ничего такого, что могло бы всерьез насторожить. А то, что медсестра рассказала… может, правда болтал, а может, она присочинила, насмотревшись детективов.

– Задницу от стула оторвать было лень, так и скажи, – проворчал Ларионов.

– Виноват, исправлюсь, – отозвался Сергеев. – Что ж, пойдем глянем, что бог послал.

– Топай, – ответил мой спутник. – Мы уже насмотрелись.

Сергеев отправился вслед за коллегами, а Ларионов усмехнулся:

– Видела работничков?

– Сергеев мент правильный, дело свое знает, а то, что лишней работы не ищет, так это вполне понятно. Я ее, к примеру, тоже не ищу.