Последний рыцарь короля - Нина Линдт

Преданность сорочке невольно порождала вопрос о гигиене и чистоте. Увы, вынуждена признать, что люди в Средние века мылись очень даже нечасто. Это приносило больше всего неприятностей нам, привыкшим к чистоте и приятным запахам. Мы с Катей старались мыться чаще и чаще менять сорочки, заставляя Николетту привыкать к тому, что наши нательные рубашки должны пахнуть свежестью, а не потом.

Под сорочку надевались тонкие штаны, доходившие до щиколоток, а к ним подвязывались чулки. На ноги надевались либо туфельки, либо деревянные сандалии на высокой платформе, в которых было очень удобно ходить по грязи.

На сорочку надевали верхнее платье, котту. В меру широкая и длинная, котта шилась из яркой материи: в XIII веке предпочитали зеленый, голубой и красный цвета; если мужская котта могла быть длиной до щиколоток или до середины икр, то женская не только полностью закрывала ноги, но и имела небольшой шлейф. У любой котты были длинные узкие рукава, которые шнуровались от локтя до кисти или же пристегивались на множество мелких пуговиц, что было практичнее и, учитывая красоту и изящество исполнения пуговиц, декоративнее. Пуговицы переливались светом драгоценных камней, эмали, блеском благородных металлов. Были и такие фасоны, в которых рукава надевались и пристегивались отдельно у плеча, это давало возможность к одной котте надевать разные рукава, по настроению.

Мы с Катей ни разу не были этому свидетелями, но Герцог д'Эсте рассказывал, что, поскольку фасоны и покрой рукавов для мужской и женской одежды были одинаковы, ими охотно обменивались влюбленные, а на турнирах, постепенно превращавшихся в увлекательный спектакль, восторженные зрительницы прилюдно срывали с себя рукава и дарили их вместе с лентами и кошельками особо приглянувшимся бойцам. Увидеть это у нас возможности не было, так как во Франции рыцарские турниры находились под строжайшим запретом короля.

Поверх котты обычно надевали сюрко. Их шили из наиболее ценной материи: тафты, драпа, тисненого бархата и чистейшего китайского шелка. По покрою сюрко было похоже на котту, но имело больший объем, иногда за счет клиньев, которые вставлялись в юбку. Оно деликатно обрисовывало только плечи и руки, а к низу постепенно расширялось и ложилось ровными складками. Женское сюрко могло шиться со шлейфом, в который плавно переходила спинка и который приходилось придерживать рукой. Шлейф и удлиненную по бокам юбку часто подбирали и закалывали на бедрах, показывая нижнее шелковое платье. Имея дело с однообразными покроями и формами, женщина могла проявить свою фантазию и изобретательность благодаря разнохарактерности самих драпировок. Тут не было равных Николетте, которая иногда так ловко драпировала меня, что даже самая неуклюжая походка становилась летящей и плавной, а разнообразие драпировок, подчас преображавших самые обыденные платья, вызывало зависть у дам.

Ткань была либо однотонной, либо украшена типичным европейским орнаментом – в виде ритмично повторяющихся мелких, незамысловатых рисунков. Россыпи квадратиков, звездочек, кружков, стилизованных цветков покрывали как плотные, так и самые тонкие материи. Тело, со всеми его индивидуальными особенностями, выявляло себя в движении, поскольку мягкая ткань обволакивала его, реагируя на каждый жест и даже вздох. Также в моде были сквозные детали – своеобразные окошки, разрезы на платье, куда вставлялась цветная подкладка.

Потратив целое утро на пристегивание рукавов и прически, мы с Катей вышли на палубу только к одиннадцати часам. Вадик уже вовсю тренировался с герцогом Бургундским, который вяло отбивался от прытких нападок Вадика, напоминая огромного льва, лениво гоняющего хвостом муху. Вадик уже весь взмок, прыгая вокруг рыцаря, а тот так и не сдвинулся с места, лишь изредка поворачиваясь то вправо, то влево. Приблизившись к де ла Маршу, который рядом с остальными рыцарями, смеясь, наблюдал за сражением, я заметила:

– Похоже, мой друг не слишком знаком с искусством битвы.

– Ну, что вы, донна Анна, – приветствуя меня, поклонился граф, – он очень даже неплох, вот только герцог очень сильный воин. Вашему другу повезло, он многому научится.

– Герцог невесел, – заметила я, – разве плохие новости омрачили его?

Де ла Марш очень странно посмотрел на меня, в его взгляде мелькнул на мгновение холодок.

– Вы не можете не знать, почему мой друг так грустен, донна Анна, разве может он веселиться после вчерашнего?

Я задумалась: что могло огорчить герцога? Его давняя любовь к донне и моя холодность? Но этот диалог происходит каждый день и тут нечему обижаться… Разве что… Закусив губу, я вдруг испугалась: а если герцог узнал, что мне доставили письмо с другого корабля? Это было ужасно, ведь я скомпрометировала честь донны! Неизвестно, что думает обо мне сейчас этот сумрачный рыцарь, измученный ревностью и догадками. Но я не представляла, как можно изменить ситуацию – признать, что мне доставили письмо, было выше меня. Ах, если бы Герцог был здесь! Уж он бы подсказал, как уладить это дело! Но ведь не только герцог Бургундский, но и де ла Марш знает о письме! И еще неизвестно скольким людям разболтал об этом оруженосец! Проклятый мальчишка! Болтун и сплетник! И как я могла симпатизировать ему?

Я сжала кулаки. Что они все сейчас думают об мне? Позор какой! Ну и влетит мне сегодня от отца Джакомо! Я с ужасом приготовилась выслушать длинную лекцию о том, как нужно вести себя благородной даме. «Ваша несдержанность удивляет меня, дочь моя, – уже звенело в ушах, – вы ставите себя в крайне невыгодное положение. Что подумают о замужней женщине, которая не только отказалась путешествовать рядом со своим супругом, но и принимает письма от других мужчин? Распущенность вам не к лицу, донна. Такой вы раньше не были».

Понуро направилась я к священнику, готовая принять на себя весь удар религиозной стихии. Но, вопреки моим ожиданиям, отец Джакомо ни словом не упомянул о письме. Мы разговаривали о совершенно других вещах, и тут меня начало мучить желание самой рассказать о том, что я получила письмо от Анвуайе и разорвала его. Мне хотелось услышать мнение священника, чтобы понять, насколько тяжек в глазах окружающих мой поступок. Отец Джакомо выслушал меня, скорбно качая головой.

– Очень хорошо, что ты рассказала мне об этом, дочь моя. Впредь будь осторожнее, не подвергай опасности свое доброе имя. Честь женщины легко замарать одним только словом, а чтобы смыть это пятно, потребуется много сил. Не рискуй понапрасну.

Я пообещала быть умнее и внимательнее, но утаила от священника, что все знают о полученном письме. То, что он не стал осуждать меня, придало мне сил. Я на миг забыла, насколько либеральнее, по сравнению с иными служителями церкви, был мой духовный отец. Мне казалось, что все поймут, что я невиновна, а герцог со временем успокоится и забудет об этом происшествии.