Пески. Наследие джиннов - Элвин Гамильтон

Мы смотрели, как номера с первого по десятый выстраиваются вдоль черты, проведённой белилами прямо по земле. До бутылок-мишеней – шагов пять.

Ерунда, детская забава!

Тем не менее двое ухитрились промазать почти сразу, и в конце концов из десятки выбыла половина. Одним из победителей оказался настоящий гигант – чуть не вдвое крупнее других стрелков. Разводы жёлтой песчаной пыли на его замызганной армейской гимнастёрке сошли бы издалека за золотое шитьё, а на деревянной бирке гордо красовалась косая единица. Толпа разразилась жизнерадостными воплями:

– Дахмад! Дахмад чемпион!

Повернувшись, стрелок поймал за шиворот одного из ребятишек, подметавших осколки стекла, и властно шепнул тому что-то на ухо. Мальчик тут же метнулся и притащил бутылку бурого пойла. Прислонившись к барьеру, отделявшему зрителей от стрелков, великан жадно приложился к горлышку. «Недолго ему чемпионить с такой привычкой! » – подумала я.

Следующая десятка выступила ещё хуже – лишь один из стрелков поразил все мишени. Когда неудачники поплелись прочь, я не без удивления разглядела лицо победителя. Чужак, никаких сомнений – это бросалось в глаза. Все остальные тут здешние. Кому в здравом уме придёт в голову переезжать из нормальных мест в пески Захолустья?

Молодой, на вид чуть старше меня, зелёная куфия небрежно повязана на шее, свободный халат скрывает широкоплечую фигуру. Волосы чёрные, кожа смуглая, как у любого мираджийца, и всё же не наш – непривычно острые черты лица, высокие скулы, квадратная челюсть и прямой разлёт бровей, а такой странной формы глаз я в жизни не видывала. При всём при том скорее хорош собой, чем нет.

Кое-кто из проигравших, уходя, плевал ему под ноги, но он лишь улыбался уголком рта, будто сдерживая смех. Затем, видимо ощутив мой взгляд, поднял глаза, и я поспешно отвернулась.

В последней партии стрелков нас осталось одиннадцать, так что пришлось потесниться, хоть я и занимала едва половину обычного места.

– Эй, двадцать седьмой, шевелись! – Чей-то локоть пихнул меня в бок.

Я резко обернулась, но язвительный ответ застыл на губах. Рядом стоял Фазим аль-Мотем. Мне захотелось выругаться. Кстати, ругаться он меня и научил – в шестилетнем возрасте, а самому тогда было восемь. Взрослые случайно услышали, мне набили рот песком, а этот предатель свалил всё на меня. Пыль-Тропа – посёлок крошечный. С Фазимом мы сталкивались постоянно, и я возненавидела его всей душой, едва начав что-то соображать. Он вечно ошивался у нас в доме, то и дело пытаясь залезть под юбку моей двоюродной сестре Шире, а то и мне самой, когда Шира отворачивалась.

Какого дьявола ему тут понадобилось? Ах да, конечно… Глупый вопрос. Вот ведь принесла нелёгкая! Одно дело, если во мне просто распознают девушку, и совсем другое, если узнает Фазим. Меня частенько наказывали и после того, как поймали на сквернословии, но до полусмерти избили только однажды, когда погибла мать. Тогда я впервые позаимствовала у дядюшки одну из лошадей, и нагнали меня уже далеко от Пыль-Тропы, у самой Арчи. Побывав на волосок от смерти после знакомства с плёткой тётушки Фарры, в седле я смогла ездить только через месяц. Если ей теперь донесут, что я играю в Шалмане на припрятанные деньги, тот волосок покажется целой милей.

Разумнее всего было бы потихоньку смыться, но это означало бы потерю полусотни фауза, а деньги найти труднее, чем умные советы.

Я вдруг поняла, что стою по-женски, и поспешила развернуть плечи, глядя на мишени. Новые бутылки уже были поставлены в ряд, а Фазим наставлял оружие: «Бах! Бах! » – и хохотал, когда ребятишки испуганно вздрагивали. Хоть бы его револьвер разорвало и стёрло эту поганую усмешку!

Наконец всё было готово, пол подметён, остались только мы, последние одиннадцать, и мишени перед нами. Слева и справа затрещали выстрелы. Я могла бы поразить все шесть целей с завязанными глазами, но спешить не стала. Прикинула расстояние, выровняла ствол, проверила прицел и только потом потянула спусковой крючок. Крайняя справа бутылка разлетелась вдребезги. Мои плечи немного расслабились. За первой быстро последовали ещё три бутылки.

Нажимая на спуск в пятый раз, я вдруг услышала крик – и в моё плечо кто-то врезался. Пуля ушла в сторону. Фазима кто-то сбил с ног, а он, падая, толкнул меня. Оба мужчины покатились по песку, тузя друг друга кулаками, а верзила охранник, подоспевший от двери, растаскивал их за вороты. Зрители недовольно топали и свистели.

Чернобородый Хасан проводил забияк скучающим взглядом.

– Итак, – возвестил он, перекрывая шум, – победителями первого этапа стали…

– Эй! – крикнула я. – Мне нужен ещё патрон!

В толпе раздались смешки, шею жгло от любопытных взглядов. Вот тебе и не привлекла внимания! Но тут уж ничего не поделаешь – либо качай права, либо уходи с позором.

От презрительной усмешки Хасана к горлу подкатил комок гнева пополам с унижением.

– У нас так не положено, двадцать седьмой, – сплюнул он. – Шесть пуль, шесть бутылок – и никаких вторых попыток.

– Но так нечестно: он толкнул меня! – Я кивнула на Фазима, который прислонился к стене, ощупывая пострадавшую челюсть.

– Здесь не школьный двор, сынок. Честность поищи в другом месте. Стреляй последний раз и вали, а лучше сразу сдавайся.

Все остальные в группе уже отстрелялись, и зрители недовольно гудели, требуя освободить место.

К щекам под куфией прихлынула кровь. Оставшись на линии одна, я повернулась к бутылкам и подняла револьвер, ощущая вес единственного патрона. Тяжело перевела дух, отлепив языком влажную ткань от пересохших губ.

Одна пуля, две бутылки. Только так.

Сделав два шага вправо и отступив на полшага, я наклонила голову, прикидывая траекторию. Если бить точно в середину, вторая бутылка останется целой, но если подрезать слишком далеко, может уцелеть и первая.

Пятьдесят фауза.

Я вытеснила из головы крики и насмешки, любопытные взгляды и внезапно свалившуюся на меня нежелательную известность. Их место занял страх – тот самый, что терзал меня уже третий день с того вечера, когда я кралась под тёмными окнами, чтобы тайком навестить Тамида, и вдруг услышала своё имя, произнесённое тётушкой:

– …Амани? – Начало фразы я не уловила, но застыла, обратившись в слух.