Без очереди в рай - Диана Вежина

– Слушай, а ежели клиент наполовину в квартире обустроился, а наполовину на лестнице завис? – со смехом поинтересовался бородатый.

– Это смотря куда он головой лежит: в квартиру – наш, на лестницу – «скоропомощный». И нечего ржать, были прецеденты!

– А ежели на чердаке или, например, в подвале? – не унимался бородатый.

– На чердаке не знаю, а в подвале, например, еще четыре трупа было. Эти в качестве подарка милиции достались, чтобы и ментам за державу не так обидно было… Тьфу ты, дотрепалась – сигарета бомжатиной воняет…

Опаньки! Резко потянувшись к пепельнице, докторица локтем зацепила и сбила со стола блюдце с чашкой кофе. Рыжебородый мгновенно среагировал, едва видимым движением поймал блюдечко тыльной стороной ладони и вместе с чашкой, ни капли не пролив, возвратил на место. Не глядя, между прочим, как будто так и надо; черт, да такой реакции любой каратека мог бы позавидовать! А докторица как ни в чем не бывало загасила свой окурок, глотнула кофе, небрежно выудила из кармана бородатого пачку сигарет и снова закурила. С изяществом исполнено.

Сыгранная парочка, ничего не скажешь. Не заметивши мимо не пройдешь, а заметив – еще раз обернешься. Сразу видно – пара, причем очень непростая, чувствуется вокруг них аура какая-то – общая такая аура, некая харизма на двоих, если так бывает. И каждый по себе крайне любопытен: у подтянутой докторицы лицо запоминающееся, со своим характером, стрижка вызывающе короткая, вроде бы простая, но я-то знаю, во что такая простота обходится [2 - Ничего подобного. (Прим. Дианы Вежиной). ]. Глаза живые, чертовски выразительные, да еще и макияжем выгодно подчеркнутые; надо бы манеру перенять, мне такой раскрас тоже будет в тему. И рыжебородый незаурядный тип: явно здесь не свой, но и не чужой, на вид вроде распустяя, но порода сразу же угадывается – высок, поджар, широкоплеч, морда на лице донельзя ехидная. По такой физиономии не сразу разберешь – то ли он со всеми от души смеется, то ли заодно над всеми насмехается…

Веселые ребята.

Парочка меня заинтриговала.

– Слушай, а что это за публика? – тихонько спросила я у Светы.

Светлана подмигнула:

– Интересно, правда? Это доктор наш, Диана Вежина, а тот, который бородатый, муж ее, писатель Михаил Дайнека. Всамделишный писатель, самый настоящий, чайку попить зашел. Ты его «Пасынков Гиппократа», случайно, не читала? – Еще бы не читала, и не только я, у нас всё отделение над «Пасынками» сквозь слезы хохотало. – Так это, между прочим, как раз про нас написано! – с законной гордостью сообщила Светка.

Чертовски интересненько! Вот и говорите после этого, что в действительности всё не так, как на самом деле… Теперь понятно, почему они вдвоем здесь на ура солируют. Непонятно только, с чего бы это вдруг бородатый Михаил Дайнека на меня так посмотрел – конкретно посмотрел, коротко и цепко: оценил, упаковал и ярлычком украсил. Н-да, реакция-то у мужика, как у каратиста, а вот взгляд, как у поклонника совсем другого спорта – «вольная борьба под одеялом» такая дисциплина называется. Самец, однако. Жены бы постеснялся…

Нахал. Но обаятельный. Но всё-таки – нахал.

Должно быть, от такого беспардонного напора я смутилась и даже покраснела. Во всяком случае, Светлана спохватилась и решила наконец-то меня отрекомендовать:

– Ребята, это Яна, она на «неотложке» у Рудаса работает. У нее машина поломалась, теперь она попутный транспорт ждет, – объявила Света.

– Ясно, в ожидании попутной лошади скучает, – весело прокомментировала Вежина. – Погоди, у Рудаса? – прищурилась она. – Получается, вы в Купчине катаетесь? Так это не у вас там, случаем, маньяк образовался?

– Какой маньяк? – обалдела я.

– А завелся, говорят, какой-то извращенец, что занятно – типа как бы врач. Будто бы сей деятель в лекарском халате к одиноким бабушкам в квартиры проникает, в доверие втирается и от жизни лечит. Радикально лечит, вроде как он умерщвляющим укольчиком доверчивых болящих пользует. Без претензий дядечка: чпок – и до свидания, а сам со старушечьими ценностями благополучно валит. Аки тать в нощи – ищи его свищи… за поэзию пардон, на языке вертелось. Так что в результате, уверяют, все бабушки в округе без очереди в рай стаями мигрируют. Впрочем, если верить слухам, большинству этих пациентов ангелы на небесах давно прогулы ставили…

– Уже сюжет, – бормотнул писатель.

Кто о чем, а литератору лишь бы слово вставить.

– Про сюжет не знаю, – отмахнулась Вежина, – но ментовка в Купчине уже который день на говно исходит. Хотя, если разобраться, на кого еще им исходить прикажете?

– Так вот почему нас утром тормознули и допрос с пристрастием устроили! – сообразила я. – Но с чего милиция решила, будто это врач? – удивилась я, автоматически добавив про себя: «Быть того не может! »

Разумеется, не может того быть… раз быть того не может.

– А черт их разберет, – усмехнулась Вежина. – Касательно врача – сомнительно, конечно, вероятнее всего кто-нибудь прикинулся. Но ментам врачи-убийцы в голову втемяшились, а коль уж им втемяшилось… Кто ж ментовскую-то логику поймет – за неимением оной, – язвительно заметила она. – Да чего там далеко ходить – вчера из-за этого маньяка в вашем Купчине нашего коллегу за жабры прихватили. То бишь ладно бы за жабры прихватили, бог ты с ним, но его ж за паспортные данные зацапали! Кроме шуток, он ведь Родион Романович у нас, имя-отчество у доктора такое. Родион Романович вчерась импортную рожу на заднице, рожистое воспаление на ягодице у иностранца то есть, в Институт скорой помощи отвозить изволили. А на обратном пути, стало быть, Родион Романыча не только прихватили, но еще и в отделении на пару с водителем два часа мурыжили. Я серьезно, не за что и не про что, а единственно за то, что действительно он Родион Романович… хотя, если разобраться, этот Родион Романович даже не Раскольников у нас, а просто – Киракозов!

Я против воли прыснула.

– Вот что значит Президентом питерца избрать! Культура, понимаешь! Теперича у нас даже, миль пардон, милиция образованность свою показать желает и повзводно вместо стрельб классиков штудирует, – незамедлительно ввернул реплику писатель.

Я не удержалась:

– Простите, но о классиках – вы это о себе или всё-таки о Достоевском? – со всей возможной невинностью осведомилась я.