Развод - Гельмут Фигдор

Примерно с 1940-х годов интерес исследователей сконцентрировался на первом годе жизни человека, что выдвинуло в центр внимания отношения матери и ребенка. Открытия относительно того, что происходит между матерью и ребенком с первого дня жизни [11 - См. главу «Первые три года жизни» в: Figdor, 2007a. В ней я пытаюсь обобщить наиболее важные выводы психоанализа об этом раннем периоде развития ребенка. ], были настолько обширными и в некоторых случаях сенсационными, что среди обывателей, а также и в профессиональных кругах постепенно распространилось следующее мнение [12 - См. , например: Goldstein/Freud/Solnit, 1979. ]: «Естественно, замечательно, если ребенок растет в полной семье. Однако для его здорового психического развития необходимы прежде всего хорошие отношения между ним и матерью! »

Такая точка зрения не обошлась без социально-политических последствий: право опеки над внебрачными детьми автоматически передавалось матерям; единоличная опека одного из родителей – почти всегда матери – превратилась в стандартную модель судебных решений о праве опеки при разводе родителей, а право на посещения и общение с ребенком интерпретировалось как право отцов, а не педагогическая необходимость, т. е. как право детей. Последствия были впечатляющими: около 40 % детей разведенных родителей абсолютно не контактировали с отцами спустя три года после развода, 75 % (! ) не имели с ними регулярных контактов (Napp-Peters, 1985; Proksch, 2002). Последствия не ограничивались только разводом (расставанием). Вторая половина ХХ века ознаменовалась заметным уходом отцов от ответственности за воспитание. Дети и воспитание рассматривались обоими полами как объекты бесспорной компетенции матерей – и именно в то время, когда женщины вели борьбу за свою эмансипацию в обществе, это еще больше увеличило их нагрузку.

Тот факт, что отход отцов от воспитания коренился не только в (традиционном) семейном разделении труда, где отцы несут ответственность за зарабатывание денег, а матери – за домашнее хозяйство и воспитание детей, но также был связан с гендерно-специфическим пониманием ролей, подтверждается среди прочего и тем, что такой «отход от детей» сказался и в профессиональной сфере. Где сегодня учителя-мужчины в начальной школе? Учителя средних школ и гимназий тоже преимущественно женщины. Если мужчины по-прежнему составляют подавляющее большинство врачей, то большинство педиатров – женщины. И, по крайней мере в Австрии, в случае серьезных проблем с ребенком для него ищут психотерапевта мужского пола. На моих лекциях по педагогике присутствуют около 400 студентов, меньше двадцати из которых – мужчины.

Разумеется, за последние пятнадцать-двадцать лет в этом плане многое изменилось. Данные изменения нашли яркое выражение в семейном законодательстве большого количества стран. Распространенная модель единоличной опеки одного родителя уступила место модели совместной опеки: в Германии, спустя пять лет после введения нового закона о правах ребенка, более 70 % разводящихся родителей делят опеку; в разведенных семьях с совместной опекой доля случаев разрыва отношений между детьми и сохраняющими родительские права даже после развода отцами снизилась примерно до сенсационных 15 % [13 - См. : Proksch, 2002. Подобная тенденция наблюдается и в Австрии (см. : Barth-Richtarz, 2006; Barth-Richtarz/Figdor, 2008). ]. Последние исследования показывают, что все больше отцов чувствуют себя ответственными за более активное участие в жизни и воспитании своих детей, хотя темпы распространения данной тенденции не следует переоценивать.

Эти изменения основаны на значительной переориентации психологических и педагогических исследований. Теория систем (семейная терапия) обратила наше внимание на то, что судьба отношений двоих людей определяется не только фактом встречи их самих, но и системой прочих отношений; занимавшиеся ранними отношениями матери и ребенка психоаналитики признали важную роль отца как «третьего объекта» что в развитии, что в качестве этих отношений; и наконец, мы обязаны исследованиям разводов многочисленными инсайтами в понимании последствий потери отца и тем самым, косвенно, в понимании важности имеющихся у детей отцов [14 - См. , например: Dammasch/Metzger, 1999; Fthenakis, 1985; Grieser, 1998; Kindler, 2002; Petri, 1999; Schon, 1995; Steinhardt/Datler/Gstach, 2002. ].

Обобщая результаты недавнего исследования по главному вопросу моей сегодняшней лекции «Зачем детям нужны отцы? », можно сказать, что хорошие отношения отца с ребенком в той же степени не гарантируют нормального психического развития, что и хорошие отношения матери с ребенком. В конце концов, и у выросших в так называемых полных семьях детей есть (и всегда существовали) проблемы с психикой; наконец, Фрейд открыл механизмы возникновения неврозов не у пациентов из разведенных семей. Но одно можно сказать с уверенностью: без хороших отношений с матерью и отцом здоровое психическое развитие немыслимо. Или, другими словами: функционирующие в триаде отношения между матерью, отцом и ребенком – даже если родителям пришлось расстаться – являются пусть и недостаточной, но, по крайней мере, необходимой предпосылкой здорового психического развития ребенка.

Осмелюсь сказать, что в этом вопросе среди всех нынешних специалистов, серьезно занимавшихся изучением «вопроса отца» с научной точки зрения, царит единодушие.

Я постараюсь за имеющееся в моем распоряжении короткое время дать вам хотя бы беглое представление о многочисленных функциях отца, чтобы вы не только более-менее поверили моему утверждению о важности отцов, но и, возможно, смогли прочувствовать кое-что из того, что означает слово «папа» для подрастающей девочки и подрастающего мальчика.

Прежде всего, целесообразно провести различие между двумя типами функций отца:

- значимость отца как «третьего объекта», т. е. второго взрослого (другого пола), постепенно расширяющего изначально практически замкнутую диаду (отношения двоих) матери и ребенка до триады (отношения троих). Я называю эту функцию структурной значимостью отца;

- значимость отца как (сознательно воспринимаемого) референтного лица ребенка, важность «объектных отношений» с отцом.

1. 1. Ранняя триангуляция

Ко мне на прием приходит мать. Она сообщает о нескончаемой борьбе со своим четырехлетним сыном Рики, не принимающим никаких ограничений и закатывающим истерики, характерные лишь для детей от двух до трех лет («возраст упрямства»). Она выглядит измученной и отчаявшейся. Я спрашиваю ее о наличии энуреза – частого сопутствующего симптома подобных проблем в отношениях – и она подтверждает, что тот почти каждую ночь мочится в постель.

Когда я слышу о проблемах такого рода, моя первая ассоциация обычно следующая: у этого ребенка (самое позднее, с возраста двух лет) не было отца, с которым можно было бы общаться эмоционально и до некоторой степени постоянно. Это происходит приблизительно в семи из десяти случаев [15 - Если эмоциональные проблемы этих детей не решаются – например, на консультации по вопросам воспитания детей, – то у многих из них, особенно у мальчиков, впоследствии развиваются симптомы синдрома дефицита внимания (СДВ) или синдрома дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ). В настоящее время поведение этих детей опрометчиво приписывается генетике, т. е. рассматривается как «болезнь», и все чаще, следуя вызывающей крайние опасения тенденции, лечится психотропными препаратами (риталином) (см. также Bovensiepen / Hopf / Molitor, 2002; Figdor, 2006d; Heinemann / Hopf, 2006). Кроме того, нередко именно эти дети слишком долго находились на грудном вскармливании (см. : Figdor, 2007a, глава 2: «Первые три года жизни»). ]. Так было и на этот раз. Мать рассталась с отцом еще до родов, и редкие контакты отца и сына прервались вскоре после его первого дня рождения. Но каким образом объясняется такая связь? Ведь ребенок никогда толком не знал своего отца и не скучает по нему!