Вместо громких слов - Евгения Михайлова

– Пока никаких расходов. Держи у себя свои сбережения. Я скажу, когда и на что понадобятся деньги.

После этой встречи Елизавета несколько раз звонила Кате: уточняла какие-то детали, поручала найти доступную информацию. Говорила сухо, коротко, на вопросы Кати вообще не отвечала. Та не обижалась, просто перестала спрашивать. Опять вроде осталась сама с собой: ее бросало в жар и холод. Она думала о том, что, пока Елизавета будет находить материал, анализировать его в своих профессиональных целях, с Гришей может случиться что угодно. Или наоборот, Лиза поднимет опасную волну, все заинтересуются этой историей. Люди такие алчные и жестокие, Катя боялась, что их всех может смести каким-то жутким ураганом. Как ни крути, миром управляют не женщины. Не такие женщины. Катя себя даже не берет в расчет, но и мудрая Лиза – такая слабая против настоящего страшного зла, с этой своей откровенностью, эмоциональностью, с оттопыренными беспомощными ушами, выставленными напоказ. Да и не ест она ни черта. Вот кому нужны кисель и котлеты. Тут она вспоминала Гришу и начинала плакать, жалея уже их всех, особенно своего сына Валеру, который без нее вообще былинка на ветру и добыча всех негодяев.

Кате казалось, что с момента встречи с Лизой прошла куча времени. А когда та позвонила и сказала, что заедет за ней на следующее утро, Катя посмотрела на календарь и увидела, что миновало всего три дня. Вопросов Катя, конечно, не задавала. На расстоянии Елизавета опять казалась недостижимо эффектной и важной. Не хватало еще раздражать ее своей простотой.

Катя договорилась на работе, что побудет в самоизоляции дней десять, поработает дистанционно: тест на корону отрицательный, но есть слабость и покашливание. Лучше пересидеть. Они там позорно обрадовались: к гадалке не ходи – не пришлют зарплату. Ладно, ее дело сейчас дороже.

Утром она надела свой самый торжественный черный брючный костюм, голубую блузку, подмазала ресницы. Неизвестно, с кем и на каком уровне придется общаться. Лиза позвонила ровно в девять:

– Ты готова? Я внизу, у твоего подъезда. Мы, кстати, едем в больницу к Гаврилову. Можешь захватить ему то, что хотела привезти.

– Да ты что! Ну как же ты мне раньше не сказала… Я бы приготовила… Ладно, у меня все есть в холодильнике. Ты же подождешь немного?

– Не торопись. Он оттуда никуда не денется. Но бери только то, что он может за один раз съесть. Там нет мест для хранения.

В чем Катя была уверена, так это в том, что хозяйка она хорошая. Буквально через минуту она уже укладывала в сумку аккуратные упаковки и судочки с домашним винегретом, стейками семги и, да, с куриными котлетами. На десерт – кусочек «Наполеона» по фирменному рецепту самой Кати и бутылка минеральной воды.

– Скажу сразу коротко, что удалось, – произнесла в машине Елизавета. – Доводы о проверке обстоятельств и необходимости дополнительного расследования убийства Зинаиды Гавриловой уже обсуждаются. В нужный момент ты подпишешь свое заявление на имя того, кто точно его примет. Главные причины таковы. Психиатрическое заболевание Григория по его медицинским документам не связано с повреждением мозга. Это последствие детского сильного потрясения или тяжелой болезни. То есть результат физических и моральныых мук. Главный симптом – отторжение человека от внешнего мира, страх и недоверие ко всем, кроме одного человека, которому он, судя по всему, слепо доверял. Это мать, конечно. Она и таскала его с детства по всяким монастырям вместо нормальных врачей и медицинских учреждений. Есть эксперты, которые могут в точности определить, возможна ли в его случае такая страшная агрессия. По тому, что я сама прочитала, она практически исключена, особенно по отношению к любимому человеку. Из всего этого вытекает вторая причина расследования. Тот монастырь, о котором ты рассказала, похож на мошенническое образование. У так называемого схимника, который во главе, есть судимость, большой срок за убийство. И еще: обнаружены завещания семьи Гавриловых. Зинаида отписала квартиру сыну, он – монастырю. Завещание оформлено при жизни матери.

– Елки, – выдохнула Катя.

– Именно, – кивнула Елизавета. – Не знаю, как Григорий отнесется к моему появлению, но ты теперь для него единственный сочувствующий человек. Он только тебе и будет отвечать на вопросы, думаю. Нам нужно узнать следующее: был ли у кого-то ключ от их квартиры и давали ли ему какие-то лекарства в монастыре, возможно, с собой или привозили на квартиру. Сможешь?

– Постараюсь, – шепнула Катя. Она на всякий случай уже помирала от страха.

Они приехали в какое-то жуткое место, Елизавета показала нужные бумаги охраннику, в другом окошке мрачная тетка долго рассматривала их паспорта, куда-то звонила. Потом их повели по узкому коридору с темно-зелеными стенами – это классика казенного жанра. Завели в закуток без окон с пластиковым столом и такими же стульями. Там не было воздуха, только запах хлорки. Кате казалось, что она теряет сознание. Будь дверь открыта, она, наверное, убежала бы. А их, что характерно, хмурая надзирательница заперла на ключ.

А потом дверь открылась… О боже, как вздрогнуло и забилось Катино сердце, как запеклись глаза в соленом кипятке! Они привели не Гришу, не живого человека. Они привели тень самого несчастья и страдания. На нем болталась какая-то синяя роба. Катя никогда не узнала бы Гришу, если бы не его по-прежнему детские глаза на взрослом, теперь старом лице. Только сейчас в них не наивное ожидание и доверчивость, как раньше. Сейчас это бездонный колодец отчаяния. Его всего била дрожь. Катя опустила маску, чтобы Гриша ее узнал.

– Пятнадцать минут, – рявкнула надзирательниица и вышла, вновь заперев дверь снаружи на ключ.

– Катя? – потрясенно произнес Гриша и подошел к ней. – Ты пришла ко мне? Тебя пустили? Как, почему? Я здесь ничего не понимаю.

– Ты в больнице. – Катя изо все сил старалась говорить спокойно, как в обычной, нормальной ситуации. – Я принесла тебе поесть. Садись сюда, я пока разложу. Надо поесть при нас. Да, со мной моя подруга Елизавета. Я ей рассказала о тебе, она мне помогла с пропуском.

Гриша смотрел на них и на стол растерянно, постоянно говорил «спасибо». Потом начал есть – осторожно, как бездомная собака, которая боится, что ее сейчас поймают или ударят. На разговор с Катей пошел и на ее вопросы ответил. Ключ от квартиры был у отца Никодима, это такой добрый человек, который всегда заботился о них, принимал Гришу в монастыре, давал лекарства. Только его и помнит Гриша в ту страшную ночь, когда пришел в себя после обморока и увидел рядом мертвую мать. Он кричал, рыдал, просил ее проснуться, а отец Никодим его утешал, потом дал телефон и велел вызвать полицию.