Время библиомантов. Противостояние - Кай Майер

Когда его часы показывали время отхода ко сну, он отыскивал лаз в пещере или расселине. Иной раз он брился ножом или умывался, экономно вспенивая жидкое мыло из пластиковой бутылочки, припрятанной в рюкзаке. Ещё ему сунули плитку шоколада. Вероятно, это сделала Фурия, но к шоколаду он до сих пор не притронулся, приберегая его для особого случая. Он решил его съесть, добравшись до окраин Страны Забвения или же до границы собственной жизни, если у него достанет на это сил. Но сегодня – правда, что означало это «сегодня», не было ли оно тем же, что и «вчера»? – его ночлег будет куда уютнее, чем какая-нибудь сырая дыра в скале или расселина, кишащая мокрицами.

Тёмный силуэт башни он завидел ещё издали – чёрный монумент войне на фоне вздрагивающих на краю мира молний. Некогда в стране, лишённой всяких ориентиров, библиоманты попытались наметить хотя бы какие-нибудь вехи, выстроив целую цепь маяков. Их сигнальные огни давно погасли, горелки остыли. Зибенштерн оставил позади уже пять подобных башен, решив однажды кочевать от одной к другой. Когда-нибудь он окажется перед последней, поняв, что край поля брани достигнут и за пределами его лежит лишь неизвестность.

Пять предыдущих башен лежали в развалинах, после набегов из ночных убежищ, шестую едва зацепило. Хотя дверь сорвало, а внутри некогда бушевал пожар, внешние стены огонь не повредил. На всех четырёх этажах царила гулкая пустота.

Зибенштерн прикорнул наверху, прямо под подставкой, где некогда горел сигнальный огонь. Давно уже он не спал так крепко! Пробудившись, перекусил кое-чем из своих запасов и чуть не впал в искушение отломить кусочек от плитки шоколада. Но всё же сунул его обратно в рюкзак, ведь странник не рассчитывал, что такой прекрасный день, как этот, когда-либо наступит, и кто знает, не настанет ли потом ещё более удачный.

Ночь, такая же тёмная, как остальные, не желала кончаться. За стенами стонал ветер, донося до Зибенштейна запах сажи, напоминающий жаркое, настоящее сытное мясо, а не жёсткие волокна крольчатины. Он наконец встал, чтобы умыться в одной из водяных скважин у подножия башни, но решил ещё разок добраться до верха, к самым зубцам, и всмотреться во мрак своего мира.

И там он сделал открытие.

На горизонте подрагивал огонёк, может быть, свет точно такой же башни. Он вглядывался в даль так долго, пока не убедился, что видит дрожащее пламя, пусть даже это и было игрой воображения.

После он перевёл взгляд, скользя поверх лабиринта суровых ущелий и каньонов, где всё сливалось в единую чёрно-серую массу.

Там светили другие огни, намного мельче, чем первый, – прерывающаяся цепочка тлеющих точек.

Он с силой выдохнул и на шаг отпрянул от парапета.

Огни приближались.

Часть вторая

Поток сквозь тысячу книг

Глава первая

– А в Изиде они ошибаются! – Фурия стояла перед могилой своих родителей и смотрела на каменную стелу у заросшего прямоугольника. – Не пойму, как они могут о ней так думать?

Надпись гласила: «Кассандра Ферфакс», а чуть пониже: «Тиберий Ферфакс». В имени отца буквы были неровными: предпоследняя «К» выглядела так, словно её высекли на поверхности остриём шпаги. Шесть месяцев назад, гравируя литеры с помощью библиомантики, Фурия ещё не набила руку.

Кладбище располагалось в дальнем конце парка, позади резиденции, в нескольких шагах от заграждения из подлеска и деревьев, на востоке отделявшего имение от диких холмов. Захоронения находились недалеко от часовни с воротами, створки которых давным-давно болтались на сломанных петлях. Внутри часовни, покосившись, висела фигурка однорукого Иисуса на кресте; второй его рукой сытно пообедали жуки-древоточцы, так что остатки руки отвалились от фигурки и рассыпались в труху.

На противоположном конце парка возвышалась усадьба Ферфаксов, сегодня – пристанище почти восьмидесяти экслибров, бежавших сюда из Леса мёртвых книг. Резиденция представляла собой трёхэтажное сооружение с заострёнными верхушками крыш, бесчисленными рядами каминных труб из красного кирпича и ржавым флюгером, переставшим вращаться уже много десятилетий назад. Голуби выписывали над имением широкие круги, и Фурия гадала, не сидела ли сейчас Кэт на одной из крыш, беседуя с птицами. Иногда, желая побыть одна, она забиралась наверх; так поступала и Фурия, её любимым местом был центральный фронтон с видом на запад. Оттуда открывался вид на долину с зелёными склонами и кустарниками, столь типичными для Котсуолдса.

– Просто не могу поверить, – пробормотала она и вперилась в пустоту, пробурив взглядом могильный камень, – как будто Изида не жила с нами, не боролась против Академии… – Фурия со вздохом перевела глаза со стелы на могилу, нагнулась и выполола сорняк. – Много отдала бы я за то, чтобы услышать ваш совет.

– Я могу тебе дать совет… – подала голос петушиная книга из кармана её штанов. Гибкая шея с кряхтением вытянулась из помятой ткани.

– Тебя накормить?

– На кладбищах на меня нападает зверский аппетит… Всё эти статуи святых на могилках…

Фурия чуть не забыла: любимым блюдом петушиной книги были образки. Она, пожалуй, привезёт парочку из Уинчкомба, чтобы доставить ей удовольствие. После всего, чего они натерпелись в Либрополисе, книга вполне заслужила угощение.

Фурия и сама была как оглушённая, хотя и пыталась не придавать своему состоянию значения. Не так-то скоро ей удастся отделаться от запаха обгоревших волос, превращавшего процедуру причёсывания в мучение. Видно, придётся попросить Кэт отрезать её обгоревшие пряди.

– Но посоветовать я хотела тебе совсем другое, – вернулась к теме сердечная книга.

Фурия посмотрела на безглазый клюв на кончике резиновой шеи: жёлтая поверхность его сверкала как отполированная. От боёв петушиных книг на задворках Либрополиса на нём остались всякого рода рубцы и царапины. Крошечная книжица слыла отчаянной сорвиголовой. После их возвращения только вчера вечером Фурия изобразила на лице некое подобие улыбки.

– Чем больше ты твердишь о невиновности Изиды, тем настойчивей впечатление, что убедить в этом ты стараешься прежде всего себя, – продолжала книга.

Уголки клюва книжки опустились.

– Чушь какая…

– Тогда послушай, что ты говоришь, – клюв потёрся о её свитер, – словно пытаешься развеять свои собственные сомнения.

– В Изиде я не сомневаюсь.

– Так ли это?

Фурия поджала губы. Чтобы их всех спасти, Изида пожертвовала собой – это очевидно. Правда, в деле имелась одна загвоздка: жертвовать собой так же мало походило на Изиду, как собирать цветы или печь пироги. Если бы раньше кто-нибудь спросил Фурию, на что Изида готова, чтобы предотвратить поражение, она бы ответила: «На всё». Слишком больших жертв для Изиды не существовало. И в этом заключалась одновременно её сила и слабость.