Замок в облаках - Керстин Гир

– Работать? – недоверчиво повторила я.

– Да, представь себе, работать. – Похоже, Бен был от этого не в восторге. – Впрочем, как и на всех каникулах. Тем более что это мои последние каникулы перед матурой [1 - Мату? ра – европейский аналог ЕГЭ. ], или, как говорят у вас, в Германии, получением аттестата. Все мои одноклассники отсыпаются и празднуют, а родители пляшут вокруг них, и только мне придётся каждый день вставать в полшестого, не получая за это ни копейки.

– Кому ты это говоришь! – пробормотала я.

Но Бен, похоже, так разозлился, что уже не слышал меня.

– Ты проходишь в отеле годовую практику, а я, в отличие от тебя, пожизненную. В этот раз дядя Рудольф решил, что я буду заменять Дениз на стойке регистрации, но я точно так же мог бы добавлять хлорку в гостиничный бассейн или заправлять постели. И с бельевыми катками я тоже умею обращаться, даже с Толстой Бабёхой.

– Ни фига себе! – потрясённо выдохнула я. Должна сразу пояснить, что Толстая Бабёха – это бельевой каток с валиками диаметром больше полутора метров, как и Старая Берта, стиральная машина, сделанная в прошлом веке, в барабане которой при желании могла бы разместиться небольшая семья, были незыблемыми столпами и святынями гостиничной прачечной. – Похоже, Павел о тебе весьма высокого мнения!

– Так и есть.

Бен гордо улыбнулся, и я не могла ничего с собой поделать: мне было всё равно, чей он там сын, мне он нравился. Мысль о том, что мы будем работать в одном отеле, согревала мне сердце. Если он был другом Павла, то был и моим другом.

Павел, повелитель стиральных машин, сушек для белья, бельевых катков и гладильных аппаратов, размещавшихся в подвале отеля, представлял собой бородатого качка-великана, лысого как коленка. Руки его сплошь покрывали татуировки с черепами, змеями и когтистыми птичьими лапами. Великана можно было легко вообразить в качестве вышибалы в каком-нибудь сомнительном ночном клубе, где собираются сатанисты. Во всяком случае, до тех пор, пока своими глазами не увидишь, с какой любовью он проглаживает воротничок на форменном платье горничной, напевая при этом мелодию Ave Maria. Он обладал чистым и звучным баритоном, и о его кантатах и оперных ариях по отелю ходили легенды. Я могла либо с восхищением внимать ему, либо подпевать (и тут оказалось, что музыкальные абонементы, которые бабушка с дедушкой дарили мне на каждый день рождения, принесли хоть какую-то пользу). К концу моей практики в прачечной мы с ним неплохо разучили дуэт Папагено и Памины из «Волшебной флейты» Моцарта в сопровождении шести стиральных машин в режиме интенсивного отжима. Болгарин Павел, говоривший на ломаном немецком, вместо слов из оперы Моцарта «Любви искал я много дней, даже в лесу мечтал о ней» пел: «Любви оскал на много дней лису чесал, мечтал о ней». Лично мне так нравилось даже больше: в этом угадывалось нечто философское, загадочное.

На последнем повороте дороги Бен нажал на газ, и мы выехали из сумрачного леса. Посреди плоского горного плато нашему взору открылся Замок в облаках. Яркое полуденное солнце освещало его стрельчатые окошки, башенки, каменные карнизы и балюстрады. У меня просто дух захватывало каждый раз, когда я видела его невыразимо прекрасный старинный фасад. Бен рядом со мной тоже тихонько вздохнул. Мне показалось, по той же причине, что и я, а возможно, и по какой-то другой.

Юноша проехал мимо арки, ведущей в подземный гараж, но, вместо того чтобы подрулить к парадному входу по элегантному въезду, остановился на открытой парковке поодаль.

– Я, конечно, могу довезти вас прямо до вертящейся двери… – Он опять искоса взглянул на меня, и уголки его губ поползли вверх и превратились в улыбку.

Я улыбнулась в ответ:

– Очень любезно с твоей стороны, но отсюда мы и сами дойдём. Правда, мальчики?

– Вон стоит этот идиот Дон. – Близнецы показали пальчиками на Дона Буркхардта-младшего, который, скрестив руки на груди, с самодовольным видом возвышался перед Полумесячной елью. Казалось, он чего-то ждал.

Или кого-то. И похоже, что нас.

Я застонала.

– Можете показать ему язык, я вам разрешаю, – сказала я.

Близнецы выполнили моё указание с необычайным усердием, при этом лизнув разок стекло машины Бена.

– У тебя незаурядный педагогический талант! – Бен прищурился, чтобы рассмотреть Дона повнимательнее. – Это, что ли, маленький псих, сынок Буркхардтов?

– Он самый, – кивнула я.

Обнаружив нас, Дон с любопытством направился в нашу сторону.

– Они уже почти три недели живут здесь, пока перестраивается их вилла в Берне. Я всю дорогу задаюсь вопросом: как им удалось освободить своего сыночка от школьных занятий на столько времени? В Германии у них бы это не вышло! – фыркнула я.

Бен пожал плечами:

– Должно быть, старый Буркхардт дал взятку директору. А если одной взятки оказалось бы мало, он, недолго думая, просто купил бы всю школу. Старик славится умением скупать всё, что не прибито гвоздями.

В голосе юноши прозвучала горечь, и мне ужасно захотелось спросить почему, однако дети уже отстегнулись, распахнули двери и устремились наружу. Я немедленно последовала за ними, автоматически ухватив их за белые капюшоны.

– Кстати, Дончик рифмуется со словами «пончик» и «помпончик», – вскользь заметила я.

Я услышала, как Бен расхохотался у меня за спиной:

– Ты и правда прекрасно «понимаешь» детей!

Я всё-таки обернулась. Окошко его машины поехало вниз.

– Зато я прекрасно лажу со Старой Бертой. Не веришь – спроси Павла!

Больше всего на свете мне хотелось крепко пожать Бену руку, однако обе они были заняты белыми капюшонами.

Я понизила голос:

– Большое тебе спасибо! И за то, что ты нас не переехал, и за то, что не собираешься на меня жаловаться.

На секунду Бен посерьёзнел:

– Понятное дело. Практиканты не ябедничают друг на друга.

Я просияла. Я так и знала: тот, кому Павел способен доверить Толстую Бабёху, не может быть плохим человеком!

– Я рада, что ты такой милый, хотя у тебя такой противный… – восторженно начала я и вдруг запнулась. Симпатия симпатией, но, возможно, всё же было слишком рано говорить Бену о том, как я счастлива, что он не похож на своего папочку. – Хотя тот противный спуск ужасно нас напугал, правда. – Фраза получилась до крайности неуклюжей, ну да ладно.