Один из нас - Крейг Дилуи

Среди деревьев бухал сумасшедший бас, в ветвях мелькали отблески. Они с Джейком сошли с тропы и пошли напрямик, пока не оказались на поляне, окруженной древними дубами и гикори.

Трой подбрасывал прутики в небольшой костерок на дне выложенной камнями ямы. Салли и Мишель сидели на одном из нескольких бревен, положенных возле кострища вместо скамеек. В переносном магнитофоне орала какая-то песня, которую Эми никогда не слышала.

– Хей-хей-хей! – приветствовал друзей Джейк, изображая Толстяка Альберта.

Трой расцвел улыбкой:

– Теперь можно начинать веселиться! Глянь-ка, что принесла Мишель: бутылку красного!

– А ты? – спросил Джейк. – Ты-то принес что-нибудь?

– Пару бутылок «Йинглинга». Привет, Эми!

– Господи помилуй, – произнесла она. – Что у тебя с лицом?

Кто-то разрисовал его маркерами – жирные черные линии на темной коже. Свет от костра еще больше дополнял отвратительную картину, превращая лицо в ухмыляющуюся маску с острыми клыками и большим красным языком, вытянутым вверх, как бы облизывая правую щеку. Салли и Мишель засмеялись. В отблесках пламени Эми увидела, что их лица точно так же изуродованы.

Мама рассказывала ей, что раньше дети раскрашивались подобным образом на Хеллоуин – до того как появились настоящие монстры. Нарядившись чудовищами, они ходили по домам и выпрашивали сласти.

– Мы сделали себе уродские лица! – похвастался Трой.

– Зачем вам это понадобилось?

– Потому что это круто!

– Ужасно жаль вас разочаровывать, но это совсем не круто.

– Уроды – это круто, – сказал Джейк. – Крайности выносят мозг.

– Почему вы называете их уродами?

– У «Би-52» была такая песня, «Каменный урод».

– Это то, что сейчас играет?

– Нет, это «Стыдомания», альбом «Чумное поколение».

– Кажется, я видела их на одной из твоих футболок, – сказала Эми. – Они поют так, словно их что-то очень достало.

– Это музыка бунта, – ответил Джейк.

Трой сказал:

– Уродам не нужно писать музыку или носить костюмы, чтобы заявить о себе. Они заявляют о себе самим своим существованием. Просто тем, что они есть.

– В задницу общество! – вставил Джейк.

– Вот именно. Для ребят нашего возраста вся жизнь – тюрьма. Все говорят нам, как жить, даже если мы их не спрашиваем. Вся школа построена на иерархии: кто крутой, а кто не крутой. Отражение иерархии общества. Уроды получают то же самое, потому что они так живут. Наша тюрьма невидима, а у них – абсолютно реальна.

Эми никогда в жизни не слышала ничего тупее. Долгие годы она жила с мыслью о том, как она отличается от других. И в этом не было ровным счетом ничего замечательного. Быть аутсайдером, изгоем, вынужденным прятаться у всех на виду, – чему тут можно было завидовать?

– Моя старшая сестра ходит в школу в Атланте, – рассказывал тем временем Трой. – И она протестует против апартеида! А у нас, между прочим, в какой-то паре миль отсюда находится Дом, где детей держат под замком! Мы не лучше, чем Южная Африка. Черт, да мы не намного лучше нацистов с их концентрационными лагерями!

Не было смысла с ними спорить. В конце концов, Эми пришла сюда, чтобы повеселиться. Она пренебрежительно махнула рукой:

– Вы можете делать с собой что хотите, но я не собираюсь разрисовывать себе лицо, чтобы выглядеть уродкой. А вот пива я бы выпила, если тут предлагают.

Она присела на бревно рядом с другими девушками и взяла протянутую бутылку «Йинглинга». Опасливо понюхав, отхлебнула и поморщилась от горечи. Напиток пощипывал язык и давал небольшое ощущение тепла.

– Как будто что-нибудь может сделать тебя уродкой, – сказала Салли.

– Сколько нужно выпить, чтобы напиться? – спросила Эми.

– Для кого как, – отозвалась Мишель.

– Ну мне не хочется, чтобы меня стошнило. Я слышала, что так бывает.

– Ты справишься. Просто выпей побольше воды, когда придешь домой. Но если хочешь действительно оттянуться, глотни тутового вина. Тебя мигом сшибет с ног!

– Нет, спасибо. В следующий раз я утащу бутылочку из маминых запасов. У нее весь дом завален бурбоном, она даже не заметит.

– Если ты припрешь бурбон, можешь считать себя членом шайки, – сказала Мишель.

Джейк с Троем продолжали разглагольствовать об отчужденности молодежи. Родители, учителя, президент Рейган – все были против них. Россия с Америкой целились друг в друга ядерными боеголовками. Какие бы ошибки ни делало общество, расплачиваться за них предстояло детям. Детям без будущего, без права голоса в отношении чего бы то ни было.

Они как будто читали друг другу проповеди: их речи казались заученными, словно некий старый ритуал, известный им обоим. У Эми было чувство, что Джейк пытается произвести на нее впечатление, разыгрывая эту сцену. Может быть, ее бойфренд был немножко чересчур увлечен всем этим, но ей было все равно. Его страстность – вот что вызывало в ней интерес. То, как он выступал, а не то, за что он выступал.

Мишель отхлебнула вина из бутылки и скорчила гримасу.

– Я с тобой согласна, Эми. Мне просто нравится делать себе уродское лицо, потому что это весело – разрисовывать лица друг другу!

– Для тебя это просто абстракция, – сказала Салли. – Ведь это так называется? Когда что-то не по-настоящему?

Эми подавила отрыжку.

– Угу. Именно так.

– Абстракция, – повторила Салли. – Даже для Троя с Джейком. Я встречала заразных детей. И я никогда не видела, чтобы на детей изо дня в день валилось столько дерьма. Даже папа иногда обращается с ними плохо. Он даже не понимает, что это плохо!

– Да, им не повезло в жизни, – сказала Мишель. – Здесь я с тобой согласна.

– И они принимают все это так, будто не знают, что хорошо, а что плохо. Для них это нормальное положение вещей.

Эми чувствовала, как ее мозги тяжелеют от пива.

– Я просто хочу жить обычной жизнью. Я не хочу, чтобы в моем мире было чувство вины или уродство.

– Так устроен мир, – отозвалась Салли. – Прекрасное и уродливое идут рука об руку.