Мастер-класс - Кристина Далчер

– По-моему, она лукавит, – заявила Ома. – Собственно, она спрашивает о том, хотите ли вы, чтобы ваш будущий Эйнштейн учился в одном классе с двадцатью нормальными детьми. Ибо они, возможно, станут несколько тормозить развитие вашего маленького гения или даже помешают ему стать действительно Эйнштейном. – Бабушка сердито ткнула в пульт дистанционного управления, перепутала кнопки и лишь увеличила громкость как раз в тот момент, когда Петра и Мадлен, согласно кивая, принялись друг друга поддерживать. – Эти женщины – воплощенное Зло, Liebchen. А вот и мое такси! Значит, я все-таки кое-что еще слышу.

Такси посигналило во второй раз. Бабушке пора было возвращаться домой, к моим родителям, и я вышла ее проводить. Наше прощальное объятье на крыльце оказалось несколько иным, чем обычно – между нами даже как будто осталось немного пустого пространства, да и рука Омы у меня на спине, обычно такая твердая и теплая, на этот раз была какой-то невероятно легкой, почти неощутимой. Ее стаканчик с недопитым шнапсом так и остался на кофейном столике, но я, проигнорировав этот «зов сирены», выплеснула напиток в кухонную раковину и вернулась к телевизору.

Петра снова что-то говорила, рассказывала, что своим успехом обязана компании «Достойная семья».

– То, что сперва казалось заурядным движением обывателей, превратилось в огромный снежный ком, – сказала она, а я подумала: скорее уж в лавину.

Это началось в центральных районах страны, на тех бескрайних просторах, где царили пыль да грязь, среди которых работали немногочисленные фермерские хозяйства, на них и внимания никто не обращал. Хотя сами планы вынашивались и создавались в пропитанных шампанским и коммунистическими идеями салунах Бостона и Сан-Франциско. Разговоры о великих переменах велись также в благополучных пригородах крупных городов, в тех домах, где обитают представители верхушки среднего класса; там жены и матери частенько собираются в гостиных, чтобы поделиться друг с другом историями о том, какие мучения причиняют им потрескавшиеся от кормления соски и сколько бессонных ночей они проводят у кроватки орущего младенца. В общем, все это началось, быстро распространилось и мутировало подобно тому, как мутируют вирусы, одновременно удваивая и утраивая свою численность. Несколько голосов моментально превратились в могучий хор, требующий реформы образования. Нам не нужны новые программы школьного обучения, пел этот хор, нам нужно просто энергичней взяться за дело, приложить все силы для того, чтобы получить всеобщее признание; нам нужно, чтобы люди поняли: бессмысленно бросать деньги на ветер, пытаясь решить проблему школьного образования с помощью обычных мер.

Хор призывал нас отказаться от ментальности, при которой всех как бы подгоняли под один-единственный размерчик.

– Однако, – вещала Петра, – перемены в любой системе невозможны без соответствующих перемен в тех людях, которые эту систему создают. Вот тут-то и вступает в игру Институт геники.

И это была чистая правда. За десять лет существования компании «Достойная семья» конкурсы типа «Наш лучший ребенок» проводились уже в каждом штате. Мотивация у всех была разная, но в итоге людей объединяла наша тошнотворная солидарность. Так называемая Средняя Америка устала от клички «сверхпроизводители», устала от того, что ее считают недостойной привилегий; бостонские аристократы желали иметь такие школы, где все ресурсы были бы сосредоточены на успехах их собственного конкретного ребенка (хотя даже «шампань-коммунисты» высказывали определенные опасения насчет перенаселенности крупных городов – но высказывали они это в своих изысканных салонах или в гостиных пентхаусов); педиатры были обеспокоены ростом аллергий, аутизма и все увеличивающимся списком разнообразных синдромов. В общем, все хотели какого-то нового решения для накопившейся груды проблем, все хотели чувствовать себя в безопасности, всем хотелось получить свой кусочек пирога, испеченного для человеческой расы в целом, ведь было понятно, что эта страна уже в следующем поколении увидит новый стремительный прирост населения.

Люди довольно быстро сообразили, что им следует «вскочить на подножку поезда благоразумия», как любит выражаться мой супруг. Разумеется, платой за это стали существенные изменения в сфере образования, но на эти уступки людям попросту пришлось пойти: ведь администрация всегда знает лучше родителей. Да и федеральное правительство последнее слово оставило за собой, особенно когда речь зашла о тестировании учащихся и распределении их по соответствующим учебным заведениям. Стало ясно: если будущие мамы и папы будут поголовно проходить пренатальные тесты, все может пройти относительно гладко.

Если же они этих тестов проходить не станут, то трехуровневая система школьного образования и так уже существует: лучшие, хорошие и посредственные.

И тут на экране вновь появилась Мадлен – как если бы я задала некий вопрос и она решила ответить лично мне.

– …как я уже говорила, государственные школы существуют в нашей стране для тех молодых людей, которым необходимо – и они, безусловно, этого заслуживают – дополнительное внимание. Пожалуйста, не думайте, что мы отнимаем у вас детей, увозим их куда-то в дикие края. Будьте уверены: мы лишь даем им шанс на лучшее будущее. – И она отвесила аудитории свой знаменитый «классический» поклон. – Хотите, чтобы весной у вас расцвели цветы? Так дайте им самую лучшую землю, какую только можно купить за деньги. Вот, собственно, к чему стремятся наши государственные школы.

Я выключила телевизор, думая о бабушке, о ее неожиданной реакции, о ее стремительном отъезде и о том, каким пустым показалось мне ее прощальное объятье. А ведь она, возможно, права. Возможно, эти люди действительно и есть воплощенное Зло.

Но так или иначе они победили. Они так яростно вопили, так бурно голосовали, так активно требовали более жесткой антииммиграционной политики. Они отклонили предложенный закон об обязательном внимании к каждому ребенку без исключения, а также закон о необходимости обеспечить образование «людям с физическими недостатками». Не то чтобы эти политики-творцы были так уж жестоки и попросту не захотели поддержать больных и инвалидов. Нет, поддержать их они как раз хотели. Им только не хотелось, чтобы их дети учились с инвалидами и прочими «ущербными» в одном классе.

Но вот чего они тогда так и не поняли – зато я теперь понимаю отлично: можно избавиться от подпорченной рыбы, достав ее со дна бочки и выбросив, но это будет всего лишь означать, что вскоре там образуется новый слой гнилой рыбы, который придется снова извлекать со дна и выбрасывать. Так что когда до всех таких, как моя соседка Сара Грин, дошло, что происходит в нашем мире, трехуровневая система школ и сортировка детей по IQ стала незыблемым законом.