Три женщины в городском пейзаже - Мария Метлицкая

Лида по-прежнему молчала.

– Вот так, – усмехнулась мать. – Правда, я часто думала – а может, зря? Зря я не решилась? Ты же знаешь, с твоим отцом мы жили не очень. Не очень понимали друг друга, да и во всех остальных смыслах все было не очень… Ну да, наверное, зря. Было бы на свете хотя бы два счастливых человека. А так – три несчастных.

«Четыре! – хотелось крикнуть Лиде. – Было бы четыре счастливых человека! Ты со своим этим… доктором и отец с Тасей! А я… Да как-нибудь пережила бы, не померла бы и не повесилась».

Но Лида молчала. Господи, какая нелепость! Какой кошмарный бред, какое вранье. И у матери, и у отца были любимые люди. Но ни один не решился – ни один! Жалостливые такие, совестливые, упивающиеся своим благородством! А на деле – ни на что не способные слабаки, малодушные слизни и тряпки. Всю жизнь сплошное вранье. Жалели они друг друга! Дочку жалели! Да не дочку жалели, а просто боялись! Боялись решиться, взять на себя ответственность. Объясниться. Изменить свою жизнь. Вот и… Ничтожные трусы, сломавшие жизни – свои и чужие. Боже, какая нелепость! Если бы они узнали правду друг о друге!

– Ладно, мам, – вздохнула Лида. – О чем теперь говорить?

– Не о чем, – согласилась мать. – ты права. Жизнь-то прошла. И вообще – зачем я? Глупость какая… Старею, Лида. Прости.

– Мам, а где… Где он сейчас, этот твой… доктор?

Ольга Ивановна усмехнулась.

– Доктор в порядке. Жив-здоров, удачно женат. Да, женился. Ну и правильно – жизнь как-то надо устраивать? Впереди-то… сплошная разруха. Да и сколько той жизни – помнишь, как говорила твоя бабка Рита?

– Ну и славу богу, – задумчиво проговорила Лида. – Хоть он счастлив.

Тасе ничего не сказала – зачем? Все давно в прошлом, все всё пережили, прожили жизни, да и отца давно нет на этом свете – к чему ворошить?

Тем же вечером она позвонила Сереже.

Хватит несчастных. И хватит трусливых. И гордых хватит. И осторожных – достаточно. Все правильно – сколько той жизни?

Плохой хороший день

День не задался с самого утра. Вернее, с самой ночи, потому что Турову не спалось. Такое бывало довольно часто и всегда выбивало из привычного напряженного ритма. До самого рассвета он вертелся, крутился, маялся. Сбившаяся простыня была противной и влажной. Раздражало все, включая постельное белье, наверняка дорогое, из хорошего магазина – другого жена и не покупала, – и оно казалось колким и неуютным, подушка деревянной, а одеяло тяжелым. Туров подумал, что раньше этого не замечал. Резинка на трусах врезалась в кожу. Туров вставал, пил холодную воду, как следствие, часто ходил в туалет, но потом снова пил и даже сжевал кусок колбасы. Колбаса показалась слишком соленой, и Туров со злостью сплюнул непрожеванный кусок.

Вернувшись в спальню, он внимательно посмотрел на жену. Та крепко и, кажется, сладко спала. Замечательные рыжие – конечно, теперь уже подкрашенные – пружинки ее волос, которые он обожал, раскинулись по подушке. Но сейчас это его не умилило.

Он вышел в гостиную и лег на диван. На кожаном диване было скользко и неудобно. Чертыхнувшись, Туров вскочил, как ужаленный. Сел в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза. Бесполезно – он окончательно понял, что все попытки бесплодны и сегодня ему не уснуть. Глянул на часы – половина шестого. Ура, дурацкая ночь сдавала права. Всё, всё, всё! Прохладный душ, непременно две чашки крепкого кофе – а иначе он не очухается, – несладкий йогурт и тост с сыром – обычный завтрак. Если не подключится жена, адепт здорового питания. Тогда придется проглотить мерзкую зеленую субстанцию под названием овощной смузи. Бррр!

Но ничего, до обеда он как-нибудь дотянет. И тут же вспомнил, что пообедать, скорее всего, не удастся – на час дня назначены серьезные переговоры с французами. Ну и черт с ним, с обедом, – выпьет кофе с печеньем, у секретарши Светки всегда есть что съесть. Секретарша из породы грызунов – весь день чем-то хрумкает: то сушки, то вафли, то дурацкие чипсы. Чипсы Туров любил – при виде вожделенного пакетика рот наполнялся вязкой слюной.

Но нет, вредных чипсов в его рационе не было лет десять – жена отучила. Овощные супы, полезная индейка, причем белое мясо, сухое и пресное, свежая рыба, дорогие молочные продукты, из тех, что без консервантов. Их дети не знали вкуса «Макдоналдса» и подобных заведений. Нет, старшая, Лизка, наверняка потом наверстала – еще бы! И он ее понимал. А вот младшая, Миланочка, была еще под контролем. В доме не было конфет: на десерт фрукты или йогуртовое мороженое. Бедные дети!

Он видел, с каким вожделением маленькая Лизка смотрела на сладкую вату, бургеры, картошку фри, кока-колу и прочие вредности. А потом и младшая тянула носом, улавливая аппетитные запахи. Но нет, с Женей шутки плохи. Получишь в ответ такие нотации, что в секунду расхочешь. И дети молчали. В начале совместной жизни Туров сопротивлялся Жениным правилам и с этими нововведениями пытался бороться, орал как резаный: «Какие сырники на ужин? Ты что, одурела? Я мужик, я пришел с работы голодный, а ты мне сырники? Я хочу кусок жареной свинины! С картошкой и соленым огурцом или с маринованным помидором! »

Жена не удостаивала его ответом – железная выдержка – и продолжала стругать салаты из свежих овощей. В доме не было кетчупов, майонезов, свинины, сосисок – ни-ни! Иногда, крайне редко, дорогая и натуральная – ха-ха – колбаса из магазина экопродуктов.

– Не делай вид, что ты меня не слышишь, – орал он, – и правила свои не навязывай!

Женя поворачивалась к нему с нежной улыбкой:

– Садись, дорогой! Остынет. Тебе к сырникам сметанки или свежей малины?

Туров сопротивлялся недолго, пару лет. Но, конечно же, зависал у киосков с шаурмой и чебуреками и, воровато оглядываясь, словно у его жены были шпионы, все это жадно и быстро съедал.

Очень скоро его засекли – нюх у жены был как у борзой.

– Пахнет пережаренным маслом, – скривилась она. – А что это на пиджаке? Это жир, Туров! Признавайся, ты ел беляши? Туров, когда жрешь, думай о холестериновых бляшках!