Не место для людей - Сергей Лукьяненко

Оставался только один путь – прямо по рельсам. По ржавым рельсам, на которые выбирался сейчас из болота тепловоз, и такая же пасть открывалась на противоположной от погружённой в воду стороне.

Фары вспыхнули и здесь, скрестились на полосатой кошке. Раздался рёв, и ржавая громада тронулась с места.

Лой помчалась вперёд. Ничего, сейчас она свернёт в сторону…

Сворачивать было некуда. Болото быстро заливало колею, и только рельсы поднимались над мерзкой жижей. Только рельсы, в которых – вдруг осознала Лой – явственно ощущалось сейчас гномье начало.

Путь. Это же часть Пути! Искажённая, захваченная чуждой силой, но всё равно – часть Пути, шедевра гномов! .. Потому их, эти рельсы, и не может залить полностью! ..

И она припустила во всю мочь.

Позади заревел, заскрежетал тепловоз. Он разгонялся, пасть его раскрывалась всё шире; Кошка уже не бежала, почти летела, не касаясь рельс; совсем рядом пузырилось и вскипало поднявшееся болото.

Путь становился, однако, всё прямее и прямее, и ночь сменилась сперва сумерками, а потом и рассветом.

Солнечные лучи брызнули на почти нагнавший Кошку тепловоз, тот издал протяжный, яростный скрежет, полный неутолимой ненависти, и начал тормозить.

Лой прыгнула, вытянулась во всю длину – и мир вокруг вдруг замерцал, изменяясь. Болото исчезло, будто и не было его. Осталась лишь серая туманная муть, в которой человек бы утопал по колено, а Лой в кошачьем теле лишь едва-едва могла высунуть голову. Туман был плотный, не разглядеть, что под ногами, да и не очень-то хотелось; там что-то похрустывало, ломалось даже под лёгкими кошачьими лапками.

Да где ж она оказалась-то? Куда вывела тропа? Лой не чувствовала Пути, стояла в бесконечном туманном море, над головой всходило солнце… ох, как-то слишком быстро оно всходило… и на солнечном диске явственно проступали закрытые веки и медленно шевелящиеся губы!

Лой затрясло. Она поняла, где оказалась.

В Мире Прирождённых.

В море Хаоса, неоформленной сырой магии, где всё возможно – и всё невероятно одновременно.

Выхода отсюда нет.

Впрочем, и хода сюда тоже никогда не было. Путь, пускай и сотворён волшебством, нуждается в реальной основе.

Что же делать?

Лой подняла лапку – и лизнула её. В любой непонятной ситуации – вылизывайся.

Солнце над головой мерцало, становясь то лимонно-жёлтым, то апельсиново-оранжевым. И самое удивительное, мир вокруг начинал пахнуть то одним цитрусом, то другим. Откуда Хаосу знать, как пахнет лимон? Это знает лишь Лой…

Прикрыв глаза, кошка стала вспоминать Путь, но в голову лез лишь чудовищный паровоз, она выбросила его из мыслей усилием воли – и заменила на сломанный паровозик в руках встретившегося на пути детёныша…

– Не хочу! – проревело рядом.

Лой подскочила на месте, шерсть встала дыбом.

Перед ней сидел давешний детёныш – слепленный из серого тумана, но уже обретающий цвет и плотность. Вот только ростом младенец был метров пять, и смотрел он на Лой с неприкрытой ненавистью.

– Не хочу! – снова прокричал ребёнок, сотворённый из Хаоса. Взмахнул паровозиком, зажатым в руке – жалкая пластмассовая игрушка пронеслась мимо Лой, и за неподвижными колёсами на миг возникли призрачные рельсы.

Путь!

Лой прыгнула на тающие рельсы и побежала по ним. Детёныш остался позади, рассыпаясь хлопьями туманной ваты вместе со своей игрушкой. Вокруг Лой вставали и рушились призрачные фигуры, доносились голоса, стоны, рычание, щёлканье и скрежет – её появление пробуждало Хаос, вовсе не желающий просыпаться. Она неслась вперёд, Путь разворачивался впереди и исчезал сзади…

…А перед глазами вдруг замелькали красные сигнальные огоньки стрелок, запахло углём, раздались гудки маневровых паровозиков, и Лой Ивер со всего размаху выскочила на сплетения множества рельсовых путей.

Станция. Станция гномов.

Она оглянулась – рельсы за её спиной кончались коротким тупиком. Чёрно-белым брусом, круглыми блинами подтоварников.

…Но далеко-далеко за ними по-прежнему светили фары того самого тепловоза.

Глава пятая

…Первую секунду Эриком полноправно владел восторг – чистый, яркий, звенящий, будто при первом настоящем поцелуе год назад или, пусть это совсем другое и вовсе не такое уж хорошее дело, после пары затяжек травы с ребятами. Если поцелуи потом случались, то курить Эрик больше не пробовал, испугался именно этого неестественного, снаружи взявшегося веселья.

Но сейчас, прыгнув с парапета и будто зависнув в воздухе над сверкающим огнями городом (чувствуя бьющий в лицо ветер и обманчивую лёгкость тела, понимая при этом умом – он падает, блин, он падает! ), Эрик ощущал именно тот трепетный восторг, который наполнил его весенним вечером, когда они целовались с Анькой – так давно, миллионы миллионов лет назад; и Анька уже целуется с другим, но восторг не забылся.

Чувство шло откуда-то из глубины души, из сердца, переполняло всего.

Хотя он прекрасно понимал, что сделал чудовищную глупость, совершил непоправимое, прыгнул с крутого склона, сейчас его приложит о камни, он покатится вниз, ломая руки и ноги, останется навсегда изувеченным или просто умрёт.

А родители – плевать на всё, именно родители, – решат, что он услышал их неосторожную реплику и, будто истеричная девчонка, решил покончить с собой!

Но странное дело, оба этих чувства – и восторг, и тоскливое ощущение непоправимой беды – жили в нём одновременно, не смешиваясь друг с другом.

Тёмный, заросший склон приближался, Эрик напрягся, понимая, что падает вниз головой, будто в воду прыгнул, но до спасительной воды далеко, очень далеко…

И вдруг городские огни исчезли.

«Я разбился – подумал Эрик. – Я разбился насмерть. А мне кажется, что я всё ещё лечу. Я буду лететь так вечно – в темноте, со свистящим в ушах ветром и невесомым телом! »

…Когда утром охранник с напарником дважды обшарили склон и никого не нашли, охранник выдохнул и вытер лицо грязным носовым платком.

– Будешь? – напарник протянул сигарету, и охранник взял, хотя курить бросил много лет назад.

– От сердца отлегло, – пробормотал охранник. – Молодой же совсем пацан, жить да жить!

– Да и по судам бы затаскали, – добавил напарник. – Сам прыгнул или скинул ты его – времена нынче такие, сразу виноватого искать станут.