Территория насилия - Лили Рокс

– А как ты стал медбратом? Такая профессия среди мужчин вроде бы не особо популярна.

– Вообще-то, я учился в медицинском, – ответил Дмитрий, аккуратно и очень ловко расправляя простынь, – Хотел стать хирургом. Но знаешь, медики ведь все военнообязанные. К тому же сначала эпидемия, а потом настоящая пандемия. Не выдуманная олигархами для выкачивания денег на свои оффшоры, а настоящая – когда умирают миллионы в течение какого-нибудь месяца. Нас всех мобилизовали. Мы мотались по всему миру от очага к очагу. Просто голова кругом шла: из Москвы в Новую Зеландию, из Новой Зеландии на Аляску, с Аляски в тропическую Африку. Думал, что с ума сойду. Коллеги, солдаты тоже все вокруг заражались и умирали.

В конце концов, прислали на эту базу. Но несмотря на то, что за время пандемии я вроде как дослужился до младшего лейтенанта, и я вроде как почти хирург с почти законченным образованием, меня поставили сюда медбратом. Могли бы и получше для меня применение найти, но возражать нельзя.

– А что, медсестер не нашлось? – спросила я.

– Женщин сейчас вообще почти не осталось, – ответил Дмитрий. – Особенно молодых. В основном выжили те, кто старше 50. Но почти все, кого я видел, так изуродованы гнилушкой, что на них страшно смотреть. Знаешь, эти первые язвы, которые появляются на щеках?

Я кивнула. Конечно же, я знала эти самые первые признаки заражения: цепочка небольших синеватых прыщей, тянущаяся от уголка рта к уху.

– Так вот, у большинства выживших женщин, эти язы проедают щеку насквозь так, что зубы торчат. Опухолей безобразных на лице тоже полно. И знаешь, некоторые опухоли выращивают на себе что-то вроде зубов, прямо как тератомы, только все это снаружи. Так что выжившие женщины и на людей-то почти не похожи. Мужиков тоже гнилушка уродует, но женщин – особенно сильно.

– С мамой такого не было, – прошептала я.

– У нее, скорей всего, была скоротечная форма, когда мышцы превращаются в подобие прокисшего творога. Вонища стоит ужасная, но особой боли человек не испытывает. Умирают через несколько дней после появления первых высыпаний.

Тут он обернулся и посмотрел на меня. Я стояла бледная как мел.

– Ой, прости, – сказал он смущенно. – Я со своими медицинскими лекциями. Не нужно было этого говорить.

– Да, ничего, – сказала я, – все именно так и было. Когда мама была при смерти, папа запирал нас с Кирой на кухне, зажигал ароматические свечи и затыкал все щели под дверями тряпкой. И строго-настрого запрещал высовываться. Сам за ней ухаживал. Но он не заразился. Он умер от инфаркта вскоре после смерти мамы. А с бабушкой и дедушкой мы связь потеряли еще в самом начале локдаунов. Их телефоны просто перестали отвечать. Они тоже, наверное, умерли.

– Скорей всего, – согласился Дмитрий. – Хотя, может и выжили. У тебя генетическая комбинация уникальная. А ведь это их гены. Где они жили?

– В Березняках. Они там дом купили, когда на пенсию вышли.

– Тогда, наверняка погибли и без гнилушки. В подмосковных деревнях там такое творилось, когда все полетело к чертям.

– Ладно, – сказал Дмитрий, – Вот тебе чистая постель, ложись, давай, хватит полуночничать.

– Я не хочу, – пробормотала я. – Я тупо боюсь.

– Не выдумывай, если не хочешь на курс снотворных нарваться, – одними губами прошептал Дмитрий. – Я, конечно, тебя не сдам, но ведь кроме меня других полно.

У меня задрожали губы, глаза налились слезами.

– Ой, только не начинай! Пойдем, что ли по коридору пройдемся, может, тогда угомонишься.

Мы вышли в коридор. Место это было весьма унылое: белый пол, белые стены, бесчисленные запертые белые двери (что там за ними – я не знала), неприятный яркий свет флуоресцентных ламп. Но мне было приятно шагать рядом с Дмитрием.

Он чуть приобнимал меня, чтобы я не упала, а внутри у меня все вибрировало и тряслось. И это явно было не последствие сна. Со мной происходило что-то невероятное, никогда раньше я не испытывала сексуального возбуждения и кажется, это было именно оно.

Я понимала только одно: хочу испытывать это еще и еще. И только рядом с ним я могу что-то подобное чувствовать. Дмитрий был, словно катализатор. Спусковой крючок, после которого начинались это невообразимые процессы в теле.

Да, такое даже психологу не расскажешь… Ни сестре, ни кому-то еще из персонала. Единственная подруга, с которой я могла бы потрещать на эту тему, моя соседка Нина, никогда больше не сможет поговорить со мной.

Мы прошли мимо нескольких дверей, наконец, он открыл одну из них, и мы очутились в какой-то комнате, похожей на кладовку. В ней стояло множество стеллажей и аккуратно разложенными на них полотенцами, стопками простыней, еще каких-то вещей. Дмитрий встал у одного из стеллажей и поманил меня к себе. Я подошла.

– Знаешь, это место не просматривается их камерами, – шепнул он мне на ухо. – Здесь они нас не видят.

Самая не зная почему, я внезапно привстала на цыпочки, обвила его шею руками и поцеловала в покрытую щетиной щеку. В ответ он страстно поцеловал меня в губы.

Я неожиданно для самой себя потянулась руками к его ширинке и нащупала там что-то твердое как камень. Дмитрий весь задрожал, но сделал над собой усилие и перехватил мои руки, поднес их к своим губам, нежно поцеловал пальцы.

– Пошли назад, – прошептал он, – А то заметят, что нас нет. Тогда такое начнется!

– Не хочу… – настойчиво сказала я, – Никто нас не хватится, ночь ведь! Обними меня, я так чувствую себя в безопасности…

Наше потайное место

Дима был на пределе, я это чувствовала. И когда я первый раз коснулась его члена, он так сильно покраснел, что внизу моего живота неожиданно стало тепло…

Меня переполнило чувство нежности и чего-то еще, ранее неизведанного. Я ощутила, как по телу распространяться сладкая истома. И мне сначала было не понятно, что со мной происходит. Но я понимала одно: меня к нему безумно притягивает. Словно магнитом! Всего лишь одно касание к его члену, зажгло во мне невообразимую бурю ощущений!