Искатели неба (сборник) - Сергей Лукьяненко

– В бою, брат мой. Только он стражник был, а я… я каторжник.

– Тяжек твой грех. Но сказала Сестра: «Жизнь защищая, вправе кровь пролить, чья жизнь важнее – лишь Искупителю ведомо»… Отпускается тебе, брат.

Про второго стражника, на Островах убитого, я говорить не стал. Взял же Марк на себя ту вину, как Искупитель вину учеников своих брал, так что нечего Сестру и тревожить зря.

– Виновен я, ибо убежал с каторги, – продолжил я. – А на каторгу был отправлен за дела преступные.

– Отпускаются тебе грехи, брат мой. Не цепи держат, а воля Искупителя. Смог уйти – значит, нет на тебе вины перед Ним.

Совсем хорошо. Я почувствовал, как груз с души спал, подумал секунду, добавил, вспомнив ресторан:

– Виновен я, пусть не моими делами, но из-за меня погиб человек, случился разор и переполох…

– Винись лишь в делах, тобой совершенных, – поправил священник. – Это не грех, не о чем мне Сестру просить.

– Виновен я, ибо час назад украл плащ чужой… нужда заставила.

– На тех, кто еду или одежду ворует, нет перед Искупителем греха, нет и перед Сестрой. Людского гнева бойся.

Устал он к вечеру, слуга Божий, людские проступки отпускать. Иные небось почище моих будут. Я подумал, в чем еще должен покаяться:

– Виновен я, ибо разгневан на меня Дом. Разгневан напрасно, но никому это неведомо.

Священник молчал. Странно. Уж гнев мирской власти отпускают сразу, тем более если гнев неправедный… Ведь это и не грех, а…

– Как твое имя, брат? – спросил священник. Я вздрогнул. Не положено этого спрашивать!

– Как твое имя, брат мой во Сестре?

– Ильмар, – прошептал я. – Ильмар-вор.

– Тот Ильмар, что убежал с каторги на Печальных Островах вместе с младшим принцем Дома Маркусом? На планёре, ведомом летуньей Хелен?

Это больше не на исповедь походило, а на допрос у Стражи…

– Да… – признался я.

Священник ответил не сразу:

– Греха в этом нет, но… Во искупление прочти семь раз «Славься, Сестра! », не медля, но без торопливости.

На миг он запнулся. Я уже понял, куда ветер дует, но покорно ждал.

– И не выходи из исповедальни. Жди, брат мой, я подойду.

– Зачем? – прошептал я. Но окошечко уже закрылось.

Что же делать? Исповеднику перечить нельзя, епитимью нарушить – тоже. Что делать?

– Славься, Сестра, радость нашей радости, печали утоление, проступка наказание… – начал я. Осекся. Все во мне кричало: «Беги! ». Все воровские повадки ожили, бунтовали против ожидания. Но как можно сейчас уйти?

– Славься, Сестра, – начал я снова, с трудом заставляя себя не частить. Может, успею дочитать да уйти… Но, видно, исповедник точно знал, сколько идти от его кабинки до моей, едва успел я в седьмой раз прошептать: «И тем возрадуемся»… как шторка на кабинке была отдернута.

Стражи нет, ни городской, ни храмовой. И то хорошо.

Только исповедник, в белом плаще с откинутым капюшоном, по возрасту – мой ровесник, на вид, правда, телом послабее, зато в глазах – подлинная вера, не моей чета. Смотрел он на меня и с брезгливостью – что уж тут, никуда тут не денешься, и с сомнением, и с любопытством невольным.

– Ильмар-вор? – еще раз спросил священник.

– Да, брат мой…

– Надень.

Он бросил на пол передо мной тугой сверток. И тут же, сам устыдившись презрительного жеста, поднял его, развернул, подал в руки.

Это оказалась ряса, такая же, как и на нем.

– Надень ее, брат, капюшон накинь и за мной следуй.

– А грехи? .. – на всякий случай спросил я. Не сказал он еще традиционной фразы!

– Во имя Искупителя, Сестры и Святого Слова, отпускаю тебе грехи, брат мой. Иди с миром.

Священник подумал и добавил неположенное:

– За мной иди…

Глава третья,

в которой я прошу об отпущении грехов, а получаю кое-что в придачу к титулу

В рясе исповедника, накинутой поверх моего, краденого, плаща, я выглядел как очень-очень крупный, даже толстый священник. Среди Сестриных слуг такие редкость – хоть и отказываются многие из них от мужской сути, жертвуют грешной плотью, но расплываться себе не позволяют. Слуги Сестры – они в лихие годы не хуже преторианцев воевали, это не священники Искупителя, которым чужую кровь вообще проливать нельзя.

Но народа было уже мало, никто на меня не смотрел, и мы быстро прошли к неприметной двери, куда молящимся входить не велено. Оглянулся я напоследок на пустеющий зал – эх, сейчас бы самое время под скамейкой притаиться или за богатой драпировкой на стенах…

– Не отставай, брат мой, – бросил священник, не оборачиваясь. Смирился я с судьбой и пошел следом.

За дверью оказался коридор – без окон, тускло освещенный, лампы висели редко, а горели вообще через раз. Убранства богатого нет, зато под потолком балки удобные, можно повиснуть и затаиться, никто сверху искать не станет…

Тьфу, пропасть мне на этом месте!

С воровскими привычками на святое место смотрю!

Шел мой исповедник быстро, приходилось шаг удлинять, чтобы не отстать. Дважды навстречу другие священники прошли, в обычных темно-желтых одеждах. На меня не взглянули – видно, много их тут, все друг друга не знают, или приезжают часто гости из других храмов. Тихо очень было, и от этого глубокого безмолвия я словно слабел, последней воли лишался, скажи мне сейчас исповедник: выходи сдавайся страже, – так ведь и вышел бы…

Только за поворотом коридора вдруг нам старушка попалась, что, согнувшись в три погибели, мыльной водой пол мыла. И от этого заурядного зрелища я немножко опомнился. Казалось бы, чего тут: грязь-то, она всюду пристает, решила добрая женщина так Сестре послужить – хвала ей. А нет, сразу напряжение спало.

Мы поплутали еще немного по коридорам, причем мне показалось, что священник специально меня запутывает. Потом он отворил прочную дубовую дверь, знаком велел внутрь пройти и сам вошел. Достал спички – тоже совсем обычные, дешевые, от таких порой и матрос прикуривает, чиркнул о стену, запалил тусклую масляную лампу.