Черновик. Чистовик (сборник) - Сергей Лукьяненко

– Нет, что вы, Кирилл не пишет, – замахал руками Котя.

На лице Мельникова отразилось явное облегчение. Он спросил:

– А чем я тогда могу помочь? Единственное, в чем я профессионально разбираюсь, – это литература. Конкретизирую – фантастика.

– История у Кирилла приключилась фантастическая… – начал Котя. – Да что я… Кирилл сам расскажет.

Писатель-фантаст без всякого энтузиазма посмотрел на меня. Я вздохнул, сел на диван, взял в руки бокал с коньяком и начал рассказывать:

– Вчера я пришел домой с работы. Живу один… ну, почти один, у меня собака есть…

Минут пять писатель откровенно скучал. Потом на его лице появилось легкое любопытство.

Странно – для того, чтобы пересказать самые наполненные событиями сутки из своей жизни, мне потребовалось всего четверть часа.

– Хорошая история. – Мельников плеснул себе еще коньяка. – Э… так это замысел вашего…

– Это случилось со мной на самом деле, – мрачно сказал я. Так и думал, что фантаст будет не лучшим советчиком. Фантасты в чудеса верят еще меньше, чем проститутки в любовь.

– Дмитрий Сергеевич, так и есть, – подтвердил Котя.

– Покажите мне ваш паспорт, – попросил Мельников.

Я пожал плечами – ну чем ему помогут мои документы, – но все-таки достал и протянул паспорт.

– Скажите, Кирилл Данилович… – изучая паспорт, сказал Мельников. – А как вы довели документ до такого состояния? В вашей ситуации…

Выхватив паспорт, я уставился на страницу с фотографией. Паспорт как паспорт… Вот только… только очень бледный шрифт. И фотография – будто выцветшая. И страницы – хрупкие, пожелтевшие.

– Еще вчера он был нормальный, – сказал я. – Глянь…

Протянул паспорт Коте – тот с ужасом уставился на блеклые строчки.

– Любопытно, – сказал Мельников с нескрываемым удовольствием. – Дайте-ка сюда…

Он еще раз внимательно изучил паспорт. Пролистал. Хмыкнул.

– Чего еще? – спросил я.

– А вы знаете, Кирилл, что вы нигде не прописаны? – спросил Мельников.

Страница с пропиской и впрямь оказалась пустой. Как я ни смотрел на нее – под ярким светом лампы, у окна, под углом и на просвет, – никаких следов штампа не было.

– Тяжело в Москве без прописки, – вздохнул Котя. – Может, тебе временную регистрацию получить? Да шучу, шучу, успокойся!

Мне было не до шуток. Я спрятал паспорт в карман. Посмотрел на Мельникова.

– Итак, надо исходить из того, что ваш рассказ – правда? – спросил Мельников.

Я кивнул.

– И вы хотите моего совета… э… как человека, выдумывающего всякие неправдоподобные истории?

Я снова кивнул.

Мельников откинулся на спинку дивана, опер локоть на кожаную подушку. Задумчиво покрутил в руке бокал с коньяком.

– Если бы я был Стругацкий А и Бэ, – начал он, – то я бы придумал так… Я бы придумал, что вы – человек совершенно ненужный в жизни, никчемушный… вы уж только извините, это все для примера…

– Ничего, продолжайте, – попросил я.

– И вот сама жизнь, сама реальность принялась вас исторгать из мироздания. Постепенно стираются все ваши следы – вначале бюрократические бумажки, потом воспоминания случайных знакомых, потом воспоминания друзей и родных… И кончилось бы это… – Он на миг задумался. Потом кивнул: – Кончилось бы это тем, что вы истаяли бы, превратились в неощутимого и забытого всеми призрака. Примерно так.

– Спасибо, – сказал я, чувствуя странную сухость во рту. – А можно иные варианты?

– Конечно! – радостно откликнулся Мельников. – Будь я Глобачёв, я бы предположил, что на Землю вторгаются инопланетяне. Таким хитрым образом они очищают себе плацдарм – вытесняют человека из жизни, стирают память о нем, подменяют бумаги… и ваше место занимает агент враждебной цивилизации. Кончилось бы все тем, что вы вступили бы с ними в борьбу, проникли бы на их планеты – и надавали всем по полной программе.

Эта версия показалась мне более оптимистичной. Но в свои способности устрашать инопланетных захватчиков я не верил.

– Будь я Заров, – продолжал Мельников, – то вы бы были маленьким мальчиком или наивным юношей. И вас бы испытывала на стойкость инопланетная цивилизация – не такая злая, как у Глобачёва, но тоже недобрая. Вы бы повзрослели и закалились в борьбе, надавали бы всем по полной программе, по случаю обрели всемогущество – но отказались бы от него по невнятным причинам.

– Тут я уже пролетел, – сказал я. – По возрасту. Дальше?

– Будь я Велесов, – задумчиво произнес Мельников, – то подобным образом вас готовили бы к переходу в иной мир – откуда вы и прибыли в младенчестве. А в мире том много разных богов, монстров и волшебников. Вы, пожалуй, были бы сам из рода богов или героев. И…

– Всем бы надавал, – догадался я. – И занял подобающее мне место.

– Ага. Но потом бы обнаружили, что существуют еще более крутые боги. И принялись бы воевать с ними…

– Еще версии? – спросил Котя. Похоже, он любил фантастику – потому что сейчас довольно лыбился, глядя на Мельникова.

– Будь я Охотников – то я бы ничего объяснять не стал. – Мельников злорадно улыбнулся. – Вам бы наваляли все кому не лень. Вы бы просто очень долго страдали, а потом поняли, что жизнь придется начинать с чистого листа. И заново добились бы всего в жизни и завоевали любовь забывшей вас женщины…

– Что-то мне это не нравится, – признался я.

Котя захохотал.

– Будь я Чудов, – Мельников прищурился, – то были бы вы мачо. Интеллигент с тонким знанием психологии окружающих, но с манерами армейского сержанта. И злая девица облила бы вас дерьмом из ночного горшка, а менты бы долго били дубинками. До кровавых соплей. Но ваша сила духа все превозмогла бы.

Котя прыснул.

– Будь я супругами Иноченко, – Мельников на миг задумался, – то подобные гадости творились бы со многими людьми, регулярно, все бы их ждали и к ним готовились. Но вы, пожалуй, изначально были бы девочкой или юной девушкой. Кончилось бы все грустно, но оптимистично.