Детектор патриотизма - Юрий Поляков

Побывал я недавно в школе – со старшеклассниками беседовал. До перестройки, рассказали они мне, народ был нищим и голодным, а богатыми были секретари райкомов. И тогда пришел Ельцин… Батюшки! Именно так, когда я учительствовал, предписывалось говорить о дореволюционной России: народ был нищим и голодным, а царь и капиталисты богатыми. И тогда пришел Ленин…

При застое основная часть интеллигенции была прикормлена. Думать она могла все что угодно, но говорить только то что надо. Немногочисленных инакомыслящих государство старалось держать в строгой захудалости, но это не всегда удавалось ввиду широкой международной поддержки антисоветских смельчаков. Нынче, наоборот, прежние инакомыслящие прикормлены (это гораздо дешевле ввиду их немногочисленности! ) и говорят то, что надо. Если они начинают говорить не то, что надо, то испаряются из эфира, как плевок с каминной решетки. Вспомните хотя бы утраченную совесть русской интеллигенции Сергея А. Ковалева. Основная же часть интеллигенции держится в строгой захудалости, но может при этом думать и говорить все что угодно – на кухнях, как и прежде…

Продолжим наш сравнительный анализ. При застое химик руководил культурой. При нью-застое доктор исторических наук руководит военно-промышленным комплексом, а Немцов – реформами. При застое генсек вручал своему сыну, заместителю министра, ордена. При нью-застое президент вручает своей дочери бразды правления. И снова, как в прежние годы, на высшем уровне лобызаются. Смотрю телевизор: Ельцин и Кучма целуются, словно два крупных геополитических голубя. Нацеловались. В результате долги Украине прощены, а все договоренности идут в ущерб России. Значит, опять помогаем симпатичным государствам вопреки собственным интересам?

Можно еще долго проводить параллели между застоем и нью-застоем. Попробуйте сами на досуге! И задумайтесь вот о чем. Последнее десятилетие стоило нам страшно дорого: обобрана и вымирает основная часть населения, утрачены исконные земли, потерян международный авторитет, подорвана обороноспособность… Ради чего? Ради того, чтобы из застоя попасть в нью-застой…

Отверженные

Чуть больше года назад умер поэт Владимир Николаевич Соколов. Людям, по-настоящему разбирающимся в стихах, нет смысла разъяснять его место в русской поэзии XX века. Для тех, кто не разбирается, постараюсь пояснить. Давайте представим себе всю русскую поэзию текущего столетия в виде, допустим, десятиэтажного дома. Поэты, ушедшие и здравствующие, обитают в этом воображаемом здании каждый соответственно своему значению: чем крупнее талант – тем выше этаж. Про нахраписто экспериментирующую и графоманящую ораву в подвале этого поэтического чертога не стоит и говорить. Минуем второй этаж, где слышны куплеты да гитарный перезвон. Задержимся ненадолго на седьмом, около двери, откуда крепко тянет поэтическим потом и нобелевской лаврушкой. А теперь туда, вверх, на десятый – где Ахматова, Блок, Белый, Заболоцкий, Есенин, Георгий Иванов, Маяковский, Мандельштам, Соколов…

Последние лет двадцать Владимира Соколова звали за глаза «классиком» – все понимали, что он один из немногих поэтов, которые будут представлять российскую литературу XX века в третьем тысячелетии. Это понимали даже выстраиватели советских литературных иерархий: Соколов был лауреатом Государственной премии СССР. Вроде бы не оспаривали это и устроители поминок по советской литературе: Владимир Николаевич стал первым лауреатом возрожденной Пушкинской премии. Он никогда не занимался политикой – только поэзией, что в период торжества партийности литературы строго не приветствовалось. Но ему, Соколову, прощалось. За талант. Тяжко выговорить, но уйди он из жизни тогда, лет десять назад, государство на его могиле поставило бы достойный памятник, а на стене дома в Лаврушинском переулке уже давно висела бы мемориальная доска. Бог отпустил Соколову иной срок – весной этого года ему бы исполнилось 70. Поэт со своими жизненными и творческими принципами почти десятилетие прожил в новой, постсоветской эпохе. Не старался ухватиться за сучья противоборствующих ветвей власти, не участвовал в президентских кампаниях. Он просто служил великому русскому слову. С тем и ушел…

И что же? О том, как трудно жил поэт в последние годы, как всем миром собирали деньги на похороны, – умолчу: слишком свежи воспоминания. Мемориальная доска? Доски на домах в Москве теперь вообще не в чести, хотя любая «цивилизованная» европейская столица отличается прежде всего обилием памятных знаков, связанных с деятельностью выдающихся людей. Памятник на могиле? Все попытки комиссии по литературному наследию добиться от государства средств на установку надгробия окончились безрезультатно. Памятниками нынче расторопно придавливаются криминальные авторитеты, павшие в разборках и перестрелках. Пламенному борцу с застоем, успевшему вовремя сжечь партбилет, казенный мрамор тоже обеспечен. Какому-нибудь «реформатору», попавшему под горячую руку голодным шахтерам, на памятник деньги нашли бы. Соколову не нашли…

Что это? Случайность? Вряд ли… Наше нынешнее государство откровенно не любит литературу, ибо она, неуемная, все время пытается осмысливать происходящее в Отечестве с позиций вековых нравственных принципов и исторических законов, а не приватизационных интересов. Российская словесность взывает к совестливости и чувству ответственности, к тем человеческим качествам, которые нынче во власти встретишь реже, чем кокосовую пальму в сибирской тайге. Литература сегодня фактически отделена, отвержена от государства, как, впрочем, отделены и отвержены – промышленность, земледелие, армия, наука, просвещение… Осталось отделить от государства народ. Или уже отделили?

Геополитическое похмелье

Еще в конце 80-х дальновидные люди предупреждали, что эйфория общечеловеческих ценностей скоро пройдет и наступит суровое геополитическое похмелье. Так и вышло. Только теперь после лукавой козыревской всеуступчивости России предстоит тяжко биться за каждый свой интерес, за каждую бездарно утраченную позицию в мировой политике и экономике, за каждого трусливо брошенного и умело перехваченного союзника.

Разумные люди сразу же после подписания Беловежских соглашений говорили, что главной проблемой постсоветского пространства будут миллионы русских, оставленные без всяких прав и гарантий в ближнем зарубежье. Но трибунных правозащитников тогда куда больше интересовали тайные параграфы пакта Молотова – Риббентропа, нежели явная ущербность цидулок, подписанных в Беловежской Пуще. Думаю, последнему оставшемуся у власти беловежцу Б. Ельцину и самому явно неловко вспоминать о тех временах. Не с этим ли связан тот факт, что почти все его тогдашние советчики безжалостно удалены из политики?

А сколько суровых слов было сказано и написано в свое время по поводу книги Игоря Шафаревича «Русофобия»! И что же? В заявлении Министерства иностранных дел России в связи с недавними событиями в Латвии слово «русофобия» уже вполне официально фигурирует как горькая, но объективная констатация того, что в этой прибалтийской республике на государственном уровне осуществляется дискриминация людей по национальному признаку. Вот вам и кусочек Европы посреди «советской азиатчины»! Сколько публицистического задора было потрачено на выявление и обезвреживание «русского фашизма»! В результате латыши, воевавшие в дивизии СС, устраивают в Риге свои парады в то самое время, когда нынешняя, объединенная Германия регулярно извиняется перед наиболее пострадавшими народами за гитлеровские злодеяния полувековой давности.