Женский день - Мария Метлицкая

Женя рассмеялась в голос.

– Ну вы… ты даешь, заслуженная! Так меня еще ни разу. Чтоб мордой об стол! Я не в обиде – ты тоже народ. Просто… не очень счастливый, что ли…

Ольшанская серьезно посмотрела на Женю.

– А ты… ты у нас… Очень счастливая? Что-то не верится. Ты уж прости.

– Временами, – кивнула Женя, – не сомневайся. И еще… может быть, и хорошо, что они поверят? Ну, в то, что всем будет счастье? Ты об этом не думала?

Вероника глянула на часы.

– Пойдемте скорее! Нас, наверное, ждут.

– Подождут! – буркнула Ольшанская и бросила бычок в урну. – Скорее бы это закончить, – пробурчала она. – Всю эту галиматью паскудную!

Они вошли в студию гуськом и увидели недовольную Тобольчину, нервно поглядывающую на часы.

– Последний блок! – коротко бросила она. – Можно было поторопиться!

Все расселись, и снова появились гримеры с кисточками и спонжиками.

– Запись! – раздался голос режиссера. – Поехали! С божьей помощью!

Тобольчина скривила лицо и недовольно качнула головой.

– А сейчас, мои дорогие, мы поговорим о нашем любимом празднике. О нашем женском дне. Пусть он всего лишь один раз в году, но именно в этот весенний день мы чувствуем себя королевами, не так ли? Нам дарят цветы, подарки, готовят за нас обед и моют полы.

Ольшанская скептически усмехнулась.

– Ну, да, раз в году. Именно так! Выходит, большего мы не заслужили? Ни цветов, ни подарков?

– Ну, зачем же так мрачно? – Тобольчина выдавила из себя улыбку.

– Зато справедливо! – махнула рукой Ольшанская.

– Ну, здесь уж все зависит от нас, – попыталась выкрутиться Тобольчина. – Как воспитаем своих домочадцев, так все и сложится. Вот вы, Александра. Вы же только недавно рассказывали, как ваши детки помогают вам по хозяйству.

– Да? – удивилась Ольшанская. – А, да, помогают, – вздохнула она, – еще как помогают.

– И все же, – продолжала настаивать ведущая, – а цветы, подарки? Разве нет? Разве ваши любимые забывают об этом?

– О себе, любимой, хорошо помню я. Я сама. Ну, и мои зрители, разумеется. К цветам я привыкла – живу среди букетов всю свою сознательную жизнь. Так что цветов домашние мне не дарят. А подарки – да, разумеется.

– Ну, вот, – обрадовалась Тобольчина, – вот, например… Какой подарок вам подарили в прошлом году? И о чем вы мечтаете в этом?

Тобольчина чуть нахмурила брови, снова ожидая от Ольшанской подвоха.

– В прошлом? – задумчиво повторила Ольшанская. – А, вспомнила! В прошлом году мы с моим мужем ездили на Капри.

– Вот. А вы говорите! – поддержала ее Тобольчина. – Ну, а в этом?

– В этом – не знаю. Заранее мне не докладывают.

– То есть будет сюрприз! – снова возбудилась Тобольчина. – Ведь неожиданность – лучший подарок.

– Да? – почему-то усомнилась Ольшанская. – Хотя вам, наверное, виднее…

Тобольчина тяжело вздохнула и слегка качнула головой, демонстрируя свое недовольство, потом перевела взгляд на Стрекалову.

– А вы, Вероника? Помните наш день в прошлом году?

– В прошлом году, – тихо ответила Вероника, – мой муж, к сожалению, лежал в больнице. С воспалением легких, – грустно добавила она.

– Да, не повезло, – посочувствовала Тобольчина. – Зато уж в этом он, наверняка, все наверстает. Вы о чем-то мечтаете, моя дорогая?

– Выспаться! – быстро ответила Вероника и тут же смутилась. – Ну, а все остальное – на его, так сказать, вкус.

– Господи! – Тобольчина сделала вид, что страшно расстроилась. – Вот ведь о чем мечтают современные женщины! Да, бешеный жизненный ритм дает о себе знать. – Она сложила губы в «печальку», но глаза оставались злобными.

– Ну, а как у вас, дорогая Евгения? – вяло спросила она, не надеясь, кажется, уже ни на что.

– А у меня все замечательно, – бодро отрапортовала Женя, – в прошлом году была корзина ландышей и замечательное платье. А вечером мы пошли в ресторан. И там горели свечи и тихо играла музыка. А в этом… Надеюсь, что мой муж это вспомнит – я намекнула ему кое о чем! – лукаво улыбнулась она. – Хочется думать, что он это запомнил.

Тобольчина улыбнулась.

– Прекрасно! Ландыши в марте месяце, красивое платье… Как романтично, не правда ли? А ужин в ресторане при свечах? Что может быть лучше? .. А теперь, мои дорогие, когда наша передача подошла, как ни прискорбно, к концу, я вот что решила сказать, – Тобольчина смотрела в камеру, и в ее взгляде сквозила печаль. – Как ни жаль прощаться с моими героинями, но эфирное время заканчивается. Увы! – Тут она эффектно помолчала. – Мои героини. Прекрасные женщины. Совершенно разные и такие похожие. Талантливые, успешные, красивые, мудрые… Все это – про них! Для нас, простых смертных, они – небожительницы! Так нам всем казалось, не правда ли? Но сегодня мы с вами увидели и другое. Увидели то, что нас удивило – наверняка. Эти красавицы, умницы и небожительницы – самые обычные женщины. Такие же, как мы с вами. Ну, или почти такие же. Матери, жены, хозяйки. Им тоже не чуждо приготовить обед, испечь праздничный торт и с волнением ждать букета от любимого. Они так же растят детей, переживая их неудачи. Беспокоятся о родителях. Переживают за успех мужей. Они – живые. Они – наши любимые. И мы желаем им – от всего сердца – душевного комфорта, любви и удачи. И еще – благодарим их за искренность. Думаю, что вы со мной согласитесь, мои дорогие! Спасибо нашим героиням и спасибо вам, мои любимые зрители! С праздником любви и весны, мои дорогие!

Она сдернула петличку микрофона и откинулась на спинку кресла.

– Все, аллес, – устало сказала она и прикрыла глаза.

Все медленно поднялись со стульев. Первой из студии вышла Ольшанская, не удостоив ведущую даже прощальным кивком. Женя и Вероника переглянулись и посмотрели на Тобольчину.

Та по-прежнему сидела с закрытыми глазами, словно пребывая в прострации.

– Всего доброго! – сказала Вероника.

Тобольчина открыла глаза, посмотрела на «героинь» мутноватым взглядом, вздохнула и нехотя проговорила:

– И вам… не хворать.

Вышли из студии и двинулись по нескончаемому останкинскому коридору. На лестнице курила Ольшанская. Увидев их, она будто бы обрадовалась и махнула рукой.

– Ну что, девочки? По коньячку для расслабона?

Вероника смущенно принялась отказываться, ссылаясь на срочные дела и ожидавшего ее водителя.

– Ясно, двигатель прогресса и надежда общества. А ты, Ганс Христиан? Тоже – к перу? Строчить нетленку?

Женя улыбнулась.

– Да нет, нетленка подождет. Никуда не денется. Просто хочу пройтись! Сто лет не бродила по улицам. Сплошные колеса.

Ольшанская посмотрела на них с разочарованием.

– Давайте, хотя бы телефончиками обменяемся, а? Так, на всякий пожарный?

Обменялись. У Жени мелькнуло – зачем? Случайная встреча, чужие люди. Да ладно!

Вышли на улицу. Стрекалова простилась и поспешила к темно-синему «Мерседесу». Из машины выскочил водитель и услужливо открыл перед ней дверцу.

– О как! – прокомментировала Ольшанская. – Важный босс, блин! А мы с ней – запросто, на «ты»… – усмехнулась она.

– Вы, – поправила Женя, – не мы, а вы с ней на «ты».

Ольшанская махнула рукой.

– Какая разница! Все мы бабы и все мы дуры. Разве нет?

Женя пожала плечами.

– В каком-то смысле наверняка.

– Во всех! – отрезала Ольшанская. – То, что мы поперлись к этой пиранье – дружно, гуськом, – что, не дуры, скажешь?

Женя кивнула.

– Зря, да. Жалею. Но вроде бы обошлось?

Ольшанская посмотрела на нее, как смотрят на дурковатых – с сочувствием.

– Ну да… Будем надеяться. А вот осадочек все равно остался. А у тебя нет?