Инженер. Часть 2. Поиск - Евгений Южин

– Ладно, ладно. Через час я буду рядом с вашей машиной.

– Можете в ней подождать. Если вам удобно, я заведу ее.

– Да нет. Не стоит. Я только сумку брошу в салоне, а сам прогуляюсь. Хорошо?

– Да. До встречи. А у вас есть номер смарта? Ну, чтобы, там, связаться с вами, если что?

– Есть, – и я продиктовал номер.

Голос немного успокоился:

– Отлично, я перезвоню. До встречи!

– До встречи.

Стоило мне нажать иконку отбоя, как зазвонил мой одноразовый телефон. Михаил проверял номер, который я ему надиктовал.

5

Из окна квартиры на двадцатом этаже, в которой жил Михаил, открывался захватывающий вид на Москву-реку. Я был в чужой квартире, у незнакомых мне людей, но чувствовал себя дома. Михаил – худощавый мужчина лет пятидесяти с типичными чертами уроженца Мау, только подстриженный и одетый по последней московской моде – приехал за мной через полтора часа со своей женой – миловидной крашеной блондинкой бальзаковского возраста, москвичкой в пятом поколении. Вела машину последняя, так как Михаил, с его слов, так и не освоил премудрости вождения самодвижущихся повозок. Разговор в машине толком не получился – мои новые знакомые нервничали, говорили сумбурно, урывками, и я решил, что действительно надо дать им возможность рассказать все по порядку, обстоятельно. Тем более что и у меня вопросов было столько, что можно было только их перечислением легко заполнить всю поездку назад.

Жили они в новой, сверкающей стеклом, башне недалеко от набережной, и я был удивлен тем, что эти явно недешевые апартаменты были приобретены именно Михаилом, так сказать, на кровно заработанные.

После необходимого ритуала знакомства и короткого застолья пришло время объясниться. Михаил сидел в глубоком кресле модернового вида из гнутой фанеры, на вид очень удобном, с подставкой под ноги, и терзал в руках чашку с чаем – как выяснилось, алкоголь для него был практически непереносим. Я устроился на коротком диванчике напротив, Марина – так звали его жену – все время перемещалась по квартире, то убегая на кухню, то присаживаясь рядом с мужем, то мигрируя от одного кресла к другому. Они оба волновались, но жена Михаила почти не участвовала в разговоре, в то время как последнего, что называется, прорвало.

Настоящим именем моего нового знакомого было Миутух. Родился и вырос он в Арракисе, столице Мау [4 - Мау – первоначально название обширной равнины на западной окраине континента, являющейся бассейном реки Дон. Впоследствии так стали называть весь запад континента и в широком смысле даже весь обитаемый мир. ], в которую я так и не добрался. Отец его работал в библиотеке ордена, если это можно назвать библиотекой. Про мать он не упомянул, но она точно не была скелле. Мальчик с детства проводил большую часть времени среди книг, и они стали его страстью. Ему удалось, не покидая Арракиса, выучить языки востока и островов, он мог говорить на южных диалектах Мау так, что южане принимали его за своего, и талантливого мальчишку заметили сестры. Они отправили его учиться в университет. Оказывается, о чем я не знал, в местных университетах учились не только девочки, но и мальчики. Правда, правила сегрегации действовали строго и, хотя формально они могли учиться в одном и том же заведении, фактически они никогда друг друга не видели. Все, что касалось магии, тем более было засекречено и отделено от простых смертных. Впрочем, Михаила, я буду называть его так, интересовали только древние языки. В первое столетие после Второго поворота не просто уничтожалась артефактная магия и знания о ней, уничтожалось все, что принадлежало культуре погибшей цивилизации. Орден скелле возник и развился в среднем течении Дона и этнически отличался от жителей побережья, которые до Поворота господствовали над Мау. Остатки выжившего населения побережья даже сейчас выглядели иначе, чем остальное население. Ана и весь дом Ур [5 - Ур – древняя аристократическая семья региона Мау. ] как раз и были живыми ископаемыми – пережитками далекой эпохи. В то столетие не просто уничтожались все книги или образцы древнего искусства, но и запрещался язык, который до катастрофы был общепринятым стандартом. Время шло, страсти улеглись, но ущерб, нанесенный ненавистью скелле и страхом переживших те события людей, оказался невосполнимым. В настоящее время древний язык и, что тоже важно, культура были полностью утеряны. Новые поколения сестер в борьбе за власть были готовы использовать древние знания, но это оказалось невозможно. Невозможно потому, что для того, чтобы читать книги древних, точнее, для того, чтобы понимать, что там написано, надо было, кроме языка, владеть еще и культурой древних. Если представителю затерянного на далеком острове в океане племени предоставить перевод справочника по обработке металлов, это последнему ничего не даст. Культура – это совокупность не только знаний, понятий, идей и языка, это еще и машины, механизмы, инструменты, и прочее, и прочее, что справедливо называется культурой материальной. Но идея восстановить часть древнего наследия смогла выжить в среде консервативных монашек. Этому способствовала ожесточенная борьба, которую ордену пришлось выдерживать все эти годы. Вероятно, что-то они все же смогли использовать, иначе талантливый специалист по древним языкам не оказался бы направлен на особо важное и секретное задание – перевод и, что более важно, адаптацию древних источников к новым реалиям.

В один прекрасный день Михаил вошел в сумрачные залы закрытой части библиотеки, в которых, как ему тогда казалось, он должен был провести остаток жизни. Древний язык не уцелел, кроме пары далеких деревень на островах, где говорили на упрощенном рыбацком диалекте – потомке древнего величия. Зато уцелела письменность. Скелле в последнее время заботливо собирали то, что сохранилось, и помещали в закрытый фонд библиотеки. Надо сказать, что насобирали они немало, хотя было понятно, что от древней культуры, где книги были почти в каждом доме, почти ничего не осталось. Это «почти ничего» занимало огромный подвал, который находился в резиденции магистра ордена.

Письменность древних была основана на иероглифах, плавно трансформировавшихся в слоговое письмо, но сохранивших при этом древнюю традицию. Михаил, увлекшись, кажется, был готов говорить об этом бесконечно, но его прервала жена, и он оговорился только, что расшифровка древних книг была очень сложной задачей.

Занимаясь любимым делом, он жил затворником. Практически он жил на территории монастыря, хотя никто не ограничивал его свободы. С особой гордостью он сообщил, что создал теорию и метод, которые позволяли фиксировать вместо полей употребления значений древних слов их как бы инвертированную версию – поля исключений или запретов употребления. По его словам, это позволяло на порядок сокращать объемы словарных статей, которые были главным продуктом его работы. Разумеется, пользоваться такими таблицами мог только подготовленный специалист, для остальных же готовились традиционные многотомные словари.