Лабрис - Глеб Кащеев

Глава 5

Когда ты умираешь, все упрощается. На многое смотришь уже по-другому. Легче, что ли. Больше всего человек боится именно смерти. Не ходи по темным переулкам ночью, не ешь много жирного, не сиди на краю обрыва, не суйся на мороз без шапки… Все эти запреты подразумевают одно-единственное продолжение: «А то можешь умереть». Если эта неприятность с тобой уже произошла, то ты впервые ощущаешь себя полностью свободным от условностей и запретов.

Ну умерла, и что?

Именно так шептал мне мой внутренний голос, в то время как я пыталась справиться с паникой.

– Но я же жива! Чувствую себя. Мне больно, если ущипнуть. У меня в груди бьется сердце! И ты же сама видела – я могу перетаскивать предметы. Хочешь, оплеуху дам, сразу почувствуешь, какая я мертвая!

– Ты не чувствуешь холода, ты не ешь и не… в общем, туалет тебе тоже не нужен… – начала перечислять Дара.

– Как это не чувствую холода? ! – воскликнула я.

Девочка двумя пальцами приподняла мое одеяло из ткани для пляжного зонтика:

– Ночью на улице меньше десяти градусов и сильный ветер с гор, а ты спокойно спишь под тряпочкой в продуваемом насквозь сарае. Я в теплом доме утром под одеялами зябну.

Дара была в свитере. Если припомнить, то все местные тоже одевались далеко не по-летнему. Я же как очнулась, так и ходила в тонком платьице. При этом еще купалась и сохла на ветру.

– Понятно же, почему тебя никто не видит и не слышит. Ты – привидение! – наконец завершила свою мысль девочка.

Я сидела на полу, молча глядя перед собой. Внутри была пустота. Все сошлось, как пазл. Все факты, которые я не могла понять, повернулись, как шестеренки, и неожиданно совпали, сложившись в идеальную картину, которая объясняла все. Это не мир каких-то чужих, инопланетян или рептилоидов. Мне наконец стало понятно, сколько противоречий было в этой теории. Это я – чужая для этого мира. Теперь ясно даже, почему меня видят только ночью. Мужик, который гнался за мной с лопатой, просто хотел отогнать призрака от своей жены.

Все как-то резко потеряло смысл. Еще утром больше всего на свете хотела вспомнить, кто я, и найти дорогу домой, к маме, но сейчас… у меня в голове крутился один вопрос: «Зачем? » Какой может быть дом у привидения? А мама… мама меня даже не увидит. И хорошо, если не увидит, потому что иначе я буду для нее кошмаром и принесу только мучения.

Куда идти, чего добиваться, когда все самое плохое уже случилось? Да и хорошее тоже осталось где-то в прошлой жизни.

– И что же мне теперь делать? – спросила я вслух саму себя.

– М-да… дела… – протянула Дара и села рядом.

Минуту мы обе молчали.

– Скажи, а ты-то меня не боишься? – спросила я.

– А чего тебя бояться? Ты хорошая. Не злая, как некоторые живые. Ты вон помогла мне. Можно сказать, спасла.

– Ну я все-таки… мертвая.

– Мама правильно сказала. Это у меня от бабушки. Сейчас вспомнила: ее называли «говорящая с духами». Она тоже могла видеть призраков и общаться с ними. Если она вас не боялась, то чего я должна?

– Нас… – вздохнула я. – Нечисть.

– Прости, я не хотела, – быстро сказала Дара, заглядывая мне в глаза, – правда. Ты… лучше, чем многие живые. Давай будем дружить?

– Не надо. У тебя что, нормальных друзей нет?

– Нет, – грустно шепнула она.

– Почему?

Она помолчала, ковыряя пальцем линию лабиринта у своих ног.

– Потому что мать цыганка. Она полюбила отца и ушла из табора пятнадцать лет назад. Поселилась здесь, в его доме, но своей для местных так и не стала. Все шепчутся за спиной, что она моего отца околдовала и до сих пор своим ведьмовством такого красавца возле себя держит. Вот и меня тоже дразнят. Цыганка, грязная. Взрослые этого вслух не говорят, но думают, а дети за ними повторяют. Стефан с Борисом вообще прохода не дают. Из-за них приходится от моря такого крюка давать через гору, лишь бы мимо их домов не ходить. А папаша Стефана при встрече улыбается, здоровается, скотина такая, но понятно, о чем они с женой на кухне говорят. Вот и нет у меня друзей.

– Вообще? Ну не могут же все себя так вести.

– Ну есть пара одноклассниц, которые нос не воротят, но они из города. У нас тут школы нет, и я туда хожу. Все остальные уже лет десять как закрыли, только одну оставили. Ни учеников, ни учителей не хватает. Нас даже со старшими объединили и все равно еле-еле класс собрали. Моего возраста там всего три девочки. Раньше я с ними иногда еще гуляла, а теперь все. Мать меня к самой школе доводит и обратно встречает. Так что какая тут дружба, если общаешься только на переменках?

– Тебе мама не доверяет? Ты провинилась, что ли, чем?

– Нет. Как дети в городе стали пропадать, так она за меня боится. Встречает сразу после уроков. В город, говорит, одна ни ногой. Тут у нас вроде как безопасно еще.

– Что значит, дети пропадать стали? – насторожилась я.

– А вот так. Трое уже исчезло. Правда, все мальчики. Когда первого не нашли, думали, что утонул в море. Дело в августе еще было, все купались. Что-то из его одежды на пляже нашли. Потом через две недели второй пропал, Марко, из моего класса. Ну а в начале этого месяца еще один, из класса постарше, домой из школы не вернулся. Тут уж все испугались. Детей теперь у школы встречают.

– А полиция?

– Ну что они… ищут. Объявления о пропаже детей расклеили. Смешно. Как будто в городе есть кто-то, кто не в курсе. Да только у нас той полиции – пенсионер-начальник, заместитель, четыре постовых и одна собачка. Чего они найдут-то? Ну так как? Ты будешь со мной дружить? Не побоишься, что я внучка ведьмы?

Я внимательно посмотрела на Дару. Она очень серьезно смотрела мне в глаза.

– Привидение, которое боится, это что-то новое. Конечно буду.