Лабрис - Глеб Кащеев

Она быстро вернулась с двумя увесистыми томами. Шмякнула их на стол, включила настольную лампу и принялась листать. Я решила ей не мешать – все равно не знаю, чего она там ищет. Осмотрела комнату более внимательно. В углу, на полочке у кровати пылились несколько плюшевых мишек и кукол. Дара была в том сложном возрасте, когда к игрушкам еще относишься слишком серьезно, чтобы убрать в глубину шкафа, но и играть в них кажется уже слишком по-детски и несолидно. Медалька на стене. За какие соревнования непонятно. Видно только, что второе место. Рядом пришпилена двумя кнопками вырванная из журнала страница с какой-то нелепо одетой девушкой. Скорее всего певицы – актрисы и модели обычно выходят на фото красивее. Обычная спальня подростка.

– Вот! Нашла. Ты навка!

– Что? – встрепенулась я, встала с кровати, врезалась темечком в балку на потолке и зашипела от боли.

– Аккуратнее ты, а то башку проломишь. Кстати… у тебя идет кровь, если ранить, а сейчас небось и шишка вскочит, да?

Я помяла пальцами место ушиба. Не так, чтобы совсем все плохо, но небольшая шишка действительно наливалась. Кивнула.

– Это очень странно. Очень-очень, – нахмурилась Дара. – Получается, что тебя можно покалечить, а значит, и… убить?

– Но ты же сама сказала, что я уже мертвая.

– Вот это и странно. Может быть, ты сразу оживешь? А раны у тебя как заживают?

Я с содроганием вспомнила свой сон с ужасной сороконожкой. Та тоже убивала меня раз за разом. Дара в это время соскочила со стула и присела у моей коленки. Царапина как была на месте, так и осталась.

– Я ничего не понимаю. Тут написано, что навку ни ранить, ни убить нельзя.

– Да что за навка-то?

– Навка, или мавка, – это дух умершей девушки. Ходит по суше, но очень любит воду и общается с любыми морскими и речными жителями. Типа русалки, но без хвоста. Важно другое – я вот почитала, – зачем именно они приходят.

– И зачем же? Что у тебя за манера такая – самое главное никогда сразу не говорить?

– Они являются, чтобы отомстить за свою смерть! – страшным замогильным голосом произнесла Дара, для пущей выразительности испуганно вытаращив глаза.

– Отомстить? ! – Я задумалась. – Но для этого я, как минимум, должна помнить, как умерла. Ну и того, кто в этом виновен.

– А вот и нет! Тут написано, что навка не может отличить обидчика от остальных и мстит всем, губя всех встреченных молодых парней.

– Но я не хочу никого губить. Да и к парням нормально отно…

Тут я вспомнила, с какой злостью прогнала пацанов из своего сарайчика. Может, у меня действительно какая-то нездоровая реакция на них?

– Дай сюда. – Я забрала книжку у Дары и принялась читать сама.

– Вот. Тут написано, что у этих мавок-навок спины нет и все внутренности видны. У меня же не так! – и демонстративно повернулась к подруге спиной.

– О боже! – Дара испуганно прикрыла рот ладошками.

– Что там? ! – Я в ужасе бросилась к небольшому зеркалу у двери.

Она звонко рассмеялась:

– Купилась!

– Тьфу на тебя! – фыркнула я и все-таки посмотрела в зеркало. – Кстати, расческу не одолжишь? А то я какое-то пугало огородное. Если еще и лишняя резинка для волос есть, то вообще супер… – Я замолчала, потому что заметила в отражении нечто странное.

Дальний от меня угол комнаты был окутан тьмой. Обернулась и увидела, что в реальности он совершенно обычный. Опять посмотрела в зеркало. Густая черная тьма медленно просачивалась сквозь стену тонкими как волосы струями-щупальцами. Она двигалась медленно, еле заметно, но мне показалось, что все-таки ползет в мою сторону. Или это оптическая иллюзия такая? Вспомнила, как смотрелась в зеркальце мотороллера. Тогда мне казалось, что на нем какая-то хитрая тонировка, но, видимо, дальнюю сторону площади заслоняла именно эта темнота. Тогда она была ближе или дальше? Вроде дальше, но я не была уверена. Выглядело все это жутко, но пока не очень опасно.

Обернулась и взглянула на подругу. Дара смотрела на меня выпученными глазами.

– Что? – спросила я.

– Ты попросила расческу, а в книге написано, что навки всегда требуют у юношей гребень для своих длинных зеленых волос. Только откупившись им, парень может спастись.

– Да ну тебя! Ты уже бредишь! Ты не юноша, и губить я никого не собираюсь. Любая бы попросила расческу, проведя две ночи в сарае.

– Дара! Ты там с кем разговариваешь? – послышался из-за двери женский голос.

– Ни с кем! Я одна! – крикнула в ответ подруга и прижала палец к губам, давая мне знак молчать, хотя даже если бы я тут пела оперные арии, ничего особо не изменилось бы.

Лестница проскрипела унылую мелодию в ритме медленного вальса, и хозяйка дома открыла дверь. Оглядела комнату и внимательно посмотрела на сидящую над книгой дочь.

– Чего хохочешь тогда? – нахмурившись, спросила она.

– Да смешное прочитала, – спокойно пожала плечами Дара.

Мать поджала губы. Мне показалось, что она все поняла, но повода усомниться в правдивости дочери не было.

– Через час за стол. – Она покачала головой и пошла вниз, проигрывая на ступеньках лестничный вальс в обратном порядке.

– Хорошо, мам! – крикнула Дара.

Когда шаги матери стихли в гостиной, она тихо сказала мне:

– Теперь будет прислушиваться, так что давай не шуметь.

– Хорошо. Короче, никакая я не навка! Мстить никому не собираюсь. Волосы у меня не зеленые, и кишки из спины не торчат.

– Но ты же мертвая и с дельфинами общаешься, как русалка.

– Только у меня кровь из ран идет, сердце стучит и шишка на башке. Такая себе мертвая нечисть.

– Бред какой-то, – заявила Дара и подперла подбородок кулачками.

– Расческа-то есть? – спросила я после долгой паузы.

– А… да, конечно.

Она открыла ящичек у зеркала, достала щетку для волос и вытряхнула на стол резинки и бантики.

Тьма в отражении за все это время вообще не сдвинулась, и я окончательно успокоилась. Наверное, это такая особенность моего зрения – в зеркалах мерещится то, чего нет на самом деле.