Микеланджело. Жизнь гения - Мартин Гейфорд

Можно только гадать, какой отпечаток наложили эти издевательства на психику десятилетнего Лионардо. После упомянутых событий он почти совершенно исчезает из семейных анналов Буонарроти; став взрослым, он сделался доминиканским монахом. Лионардо внезапно появился в мастерской Микеланджело в Риме в 1497 году, когда его изгнали из монастыря в Витербо, где в то время шла гражданская война местного масштаба [93 - Ramsden I. P. 4. No. 2. ]. Он остался без привычного занятия и средств к существованию. Чтобы тот смог вернуться во Флоренцию, Микеланджело дал брату дукат, отнюдь не поразив щедростью. Этот случай он описывает весьма кратко, называя родственника «фра Лионардо», – по-видимому без всякой теплоты или даже заинтересованности. В письмах ни один из Буонарроти более не называл его имени.

Вероятно, Микеланджело был умным и способным ребенком, наделенным живым воображением. Возможно, именно по этой причине Лодовико решил послать его в грамматическую, то есть латинскую, школу. Жителей Флоренции в эпоху Ренессанса отличал высокий уровень образования. Анализ налоговых деклараций catasto свидетельствует, что уже в 1427 году семьдесят процентов мужчин были грамотны, а это сопоставимо с показателями XXI века [94 - Black. P. 41. ]. Впрочем, флорентийцы еще чаще, чем их соседи в Тоскане, предпочитали обучать детей практическим навыкам. Лишь немногие, главным образом представители элиты, изучали латынь, которая впоследствии должна была помочь им сделать юридическую, дипломатическую или церковную карьеру. К числу последних, по словам Кондиви, принадлежал и Микеланджело.

Вероятно, он начал постигать латынь под началом наставника Франческо да Урбино, автора учебника по латинской грамматике, в 1485 году, когда ему исполнилось десять. С точки зрения отца и дяди, попытка превратить Микеланджело в хорошо образованного, утонченного представителя знати самым необъяснимым и возмутительным образом потерпела неудачу. [95 - Франческо да Урбино также избрало своим учителем семейство Морелли, значительно более состоятельный клан, живший в том же округе Черного Льва, что и Буонарроти. В 1483 году Лоренцо ди Маттео Морелли, который занимал дом в Борго Санта-Кроче, в нескольких минутах ходьбы от Виа деи Бентаккорди, купил латинскую грамматику, написанную Франческо да Урбино. Весьма возможно, что именно он предложил Лодовико Буонарроти отдать Микеланджело в обучение к тому же наставнику. Black. P. 141. ]

Как пояснял Кондиви, «и Небеса, и собственная его природа, которую трудно преодолеть, влекли его к живописи. Поэтому всякий раз, когда ему удавалось выкроить немного времени, он, не в силах противиться своему желанию, скрывался где-нибудь в потайном месте, дабы рисовать, и искал общества живописцев» [96 - Condivi / Bull. P. 9. ]. И хотя издавна стало общим местом говорить так о художниках, родившихся в семьях, где прежде никто не увлекался искусством (например, об английском живописце Джоне Констебле, в школьные годы увлекавшемся одним лишь рисованием), решимость Микеланджело во что бы то ни стало сделаться художником, невзирая на сопротивление семьи, действительно можно объяснить лишь неукротимым природным талантом, властно прокладывающим себе дорогу.

Однажды, либо на улице, либо возле фрески, которую он в данный момент копировал, Микеланджело познакомился с юношей постарше, Франческо Граначчи, который обучался в мастерской художника. Граначчи жил неподалеку от Виа деи Бентаккорди, на Виа Гибеллина, и был вторым сыном изготовителя матрацев и торговца подержанными вещами, который, подобно Буонарроти, владел и фермой в окрестностях Флоренции.

Родившийся в 1469 или в 1470 году, он был примерно на пять лет старше Микеланджело. Учитывая разницу в возрасте, он должен был стать для младшего товарища предметом поклонения, чем-то вроде персонажа «культа героев». Франческо Граначчи уже числил за собой несколько достижений, которыми мог восхищаться младший друг [97 - См. : Вазари Джорджо. Жизнеописание Микеланджело Буонарроти. С. 352–354. ]. Он уже подвизался при двух из лучших художественных мастерских Флоренции и, по словам Вазари, позировал для фигуры центрального персонажа одного из наиболее знаменитых циклов фресок, которые только видел город, а именно «Воскрешения сына Теофила» в капелле Бранкаччи церкви Санта-Мария дель Кармине. [98 - Обсуждаемый персонаж предстает на фреске нагим (что весьма необычно для произведения на религиозный сюжет), едва достигшим отрочества мальчиком, преклонившим колени и потрясенно воздевшим руки: его только что воскресил из мертвых святой Петр. Возникает впечатление, что для сына Теофила действительно позировал конкретный человек. ]

Филиппино Липпи. Воскрешение сына Теофила. 1483–1484. По легенде, моделью для обнаженного юноши послужил Франческо Граначчи

Франческо Граначчи послужил моделью для персонажа одной из сцен, начатых величайшим флорентийским художником Раннего Ренессанса Мазаччо (1401–1428) в двадцатые годы XV века, но завершенных значительно позднее первым учителем Граначчи, Филиппино Липпи. К середине восьмидесятых годов XV века Граначчи, видимо, перешел в другую мастерскую, возглавляемую самым популярным живописцем города – Доменико Гирландайо. Примерно в то время, когда Микеланджело исполнилось десять-одиннадцать лет, Граначчи, «полюбивший Микеланджело и видя, насколько он способен к рисованию, что ни день снабжал его рисунками Гирландайо» [99 - Там же. С. 352. ] для копирования и привел его в мастерскую своего учителя. Теперь уже Микеланджело не просто следовал своей природной склонности, одержимый жаждой творчества: перед ним открылся восхитительный новый мир, и в результате он быстро утратил всякий интерес к занятиям латынью и вовсе их забросил. В семействе Буонарроти его решение вызвало ужас.

Чтобы понять реакцию его близких, нужно представлять себе, насколько важным знание ученой, изысканной латыни считалось в то время. Хотя большинство сочинений данного периода, которые мы ценим и сегодня, будь то вышедшие из-под пера Макиавелли, Кастильоне, Челлини и самого Микеланджело, были написаны на местном языке, то есть на том, что сегодня мы называем итальянским, владение латынью было решающим условием для желающего быть принятым в круг образованной элиты. В зрелом возрасте часто общаясь с людьми, принадлежащими к этим высококультурным, ученым слоям общества, Микеланджело не раз и не два пришлось пожалеть, что он не знает латыни.

В 1544 году в письме к своему большому другу и собрату по поэтическому ремеслу Луиджи дель Риччо Микеланджело признавался: «Мне… было бы стыдно с Вами иногда не заговорить [на латыни], хотя и с грамматическими ошибками» [100 - Микеланджело Буонарроти. CCXXIX / Пер. с ит. А. Г. Габричевского // Микеланджело Буонарроти. Указ. соч. С. 279. ]. Латинская грамматика упомянута и в диалоге, сочиненном год спустя другим близким другом мастера, Донато Джаннотти: в нем обмениваются репликами Микеланджело и Луиджи дель Риччо. Персонаж по имени Микеланджело желает знать, если уж римлянин Катон Старший выучил греческий в восемьдесят лет, то не сможет ли и он овладеть латынью в семьдесят? [101 - Gianotti. P. 30. ]