Искупление кровью - Карин Жибель

– Забавный вопрос! Она называлась «Зеленый храм», вряд ли я когда-нибудь это забуду!

Марианна закрыла глаза.

– Что-то не так? – забеспокоилась Жюстина. – Ты выглядишь… как-то странно. С тобой тоже такое случилось?

– Нет, разумеется, нет.

– Знаешь, Марианна, я мало кому об этом рассказывала, и…

– И я сохраню твою тайну – даже под пытками!

– Спасибо… Но не беспокойся, здесь никого не пытают. Нас всех испытывает тюрьма.

Суббота, 7 мая, – арестный дом в городе С. – дисциплинарный блок

Тридцать дней. В мерзкой, вонючей дыре.

Семьсот двадцать часов одиночества.

Сорок три тысячи двести минут медленного падения. Без особой разницы между днем и ночью.

Два миллиона пятьсот девяносто две тысячи секунд отчаяния. Без намека на улыбку.

Марианна понаторела в устном счете. Надо чем-то занять время, которое, похоже, застопорилось и со злобным наслаждением превращается в вечность. По капле сочится вдоль темных, заплесневелых стен. Прилипает к решеткам, избирает для своего течения самые извилистые пути. Песчинки забили перемычку, невозможно, чтобы это тянулось так долго.

Марианна положила книгу на покрывало. «О мышах и о людях», настоящее откровение. Прорыв в другую реальность. Единственное, что было хорошего за эти тридцать дней. Самые чистые, прекрасные слезы. Но она уже трижды перечитала роман, почти что выучила наизусть. Что же до второй книги, которую узница с собой взяла, то она такая же тусклая, бесцветная, как и скука. Вдобавок Даниэль нанес удар исподтишка. Уехал в отпуск с женой и детьми, не пополнив запасы своей юной протеже. Нарочно. Это тоже, ясное дело, часть договора.

Всякий раз, как Марианну сажали в карцер, он забывал ее навещать. Делаешь глупости – остаешься без сладкого.

На хрен договор! Ты у меня дождешься. Уж я отточу о решетку зубы! Только вернись, я тебя на куски порву!

Оставалось на один укол. Один-единственный. Уже несколько дней она ощущала ломку. Еще не настал момент, когда чувствуешь, что все твое тело выкручивают, будто половую тряпку. Просто смутная тревога, все сильнее подтачивающая тебя изнутри. На аспирине и кодеине можно как-то продержаться. Отсюда атаки на медчасть, жалобы на неотступные, мучительные мигрени. Но нынче утром запасы иссякли. И медсестра определенно не даст больше ничего еще несколько дней. Не так-то она глупа, тетка в белом халате!

Один укол, один-единственный. Чтобы продержаться неделю. Начальник вернется через семь дней.

Не стоит колоться сегодня. Лучше подождать, пока это станет нестерпимым. Нестерпимым? Семьсот двадцать часов. В этой мерзкой клоаке. Что может быть более нестерпимым?

Сидя на продавленном тюфяке, Марианна вдруг подумала, что грядущие годы, раскрывающиеся перед ней, – не что иное, как бесконечное космическое пространство. Головокружение, не поддающееся контролю. Падение со скалы в бездонную пропасть, без лучика света. Она вскочила с койки, задыхаясь. Как это часто случалось с ней.

Выйти отсюда, быстро. Через запасной ход, пока не настигло безумие. Повеситься? Она уже обдумывала это много-много раз. Покончить с собой в тюрьме несложно. Детская игра. Что же тогда ее удерживает? Непонятно.

Духу не хватает, что ли? По правде говоря, глупая надежда всплывает на поверхность в ключевой момент. Инстинкт выживания? Выживание вместо жизни. «Выживание» – вот верное слово, вот стержень драмы.

Побег? Разумеется, она и об этом думала. Только побег куда труднее осуществить, чем самоубийство. Но по сути, это одно и то же. Они не прощают, когда кто-то испытывает судьбу, бросает вызов системе. Если жертве удается преодолеть ограду из колючей проволоки, объявляется охота, безжалостная, беспощадная. И возвращение в стойло – гарантированный спуск в самые глубины ада. Билет первого класса ко всем мыслимым и немыслимым ужасам. Но разве сейчас этих ужасов недостаточно? Больше ударов, придирок, даже истязаний – что это изменит?

Почему бы тогда не попытать счастья? Лучше быть убитой при попытке к бегству, чем медленно умирать здесь… Но как устроить побег? Взять в заложники надзирателя? Они и не подумают открыть двери. Пошлют переговорщика, а тот уболтает тебя, заморочит голову.

Подкоп? Но ничего не выйдет без сообщника. А сообщника нет. Нет вообще никого. Даже на свидания никто не приходит. Никто – с тех пор, как ее закрыли.

Внешний мир забыл тебя, Марианна. Ты заживо погребена. Тебя вычеркнули из общества. Стерли ластиком навсегда. Ты уже мертва. Смертная казнь, отсроченная, на медленном огне.

Лучше этот укол сделать сейчас в конечном счете. Пока голова не лопнет от нехватки надежды. Зачем добавлять еще и нехватку наркотика. Пусть будет что будет.

Она сделала укол, и в тот же момент поезд соизволил пройти, далеко-далеко – вместе с наркотиком, пробежавшим по совсем другим рельсам. Сладкий яд растекся по венам, по всему телу. Поезд удалялся, но она успела зацепиться, вскочить. Достаточно закрыть глаза, чтобы поверить…

…Пейзаж меняется очень быстро. Высокоскоростной поезд мчится на юг, к солнцу, жаре, морю, песку, пальмам, зонтикам. Банальности, радующие душу, почтовые открытки, которых ей никто не шлет. Которых ей никто не напишет. Да и не писал никогда.

Столько света, и небо, невероятно синее.

Не забыть о запахах. Запах свежескошенной травы, например. Да, именно этот запах, она его помнит, просто обожает его. Или запах леса после дождя: влажная кора деревьев, влажная земля. Смешанный аромат сирени и жасмина, знаменующий приход весны… А звуки, а музыка? Пение птиц, стрекот цикад, кузнечиков. Журчит ручеек, волны бьются о скалы, ливень шумит, гром грохочет с небес. Главное – ни ключей, ни замочных скважин. Только человеческие и природные звуки.

Она ступает на перрон, ее окружает, опьяняет толпа, слова, не ей предназначенные. И алкоголь, моря алкоголя. Все, чего она хочет, чего желает. Ее шатает от счастья… Полнота ощущений, оргазм, химерический, но такой подлинный. Вот он, приход: взрыв в голове – и она вспоминает, что есть у нее лицевые мышцы, чтобы смеяться; легкие, чтобы дышать; нос, чтобы чувствовать запахи; глаза, чтобы видеть; веки, чтобы не смотреть. Кожа, чтобы ощущать жару – и кожу кого-то другого. Тома. Он появляется, он рядом. Его руки, глаза, голос уносят ее далеко. Она воображает его в себе. Просто воображает.

Использовать каждую секунду трипа, ни крошки не оставить тараканам или кому-то еще. Не потерять этих минут, протекающих вне времени, вне гроба.