Настоат - Олег Петрович-Белкин

Руки трясутся. Пора переходить к делу, а я все никак не могу привести в порядок бумаги…

– Простите… Простите, ваше высокоблагородие! Я такой неуклюжий… Извините, что задержал! У меня все готово. Разрешите начать?

– Конечно, Йакиак, самое время! Я в предвкушении. Скажи, что там насчет личности подозреваемого?

– Ваше святейшество… светлейшество… превосходительство… По правде говоря, тут дела наши плохи: генетическая экспертиза ничего не дала. Совпадений не выявлено, личность не установлена. А что касается более продвинутых методов – передовых технологий, так сказать… К ним, к сожалению, доступа нет никакого. Вот уже несколько недель, как ландграфские лаборатории по какой-то причине закрыты. На дверях – громадный замок. И даже личное распоряжение Начальника следствия – ваше распоряжение! – не помогает… Представляете? Не пускают авгуры – и все тут! Приводят самые разные объяснения. Сначала дезинфекция… Затем нехватка свечей и керосина для обогрева реактора; а буквально вчера – утрата технологии изготовления колеса и железа. В довершение ко всему иссяк запас апейрона – датчики не работают, свет отключился. В общем, сама судьба мешает нам раскрыть дело… Видимо, во всем виноваты укары!

– Йакиак, конечно – укары, как же иначе? ! – Дункан саркастически машет рукой. – Как ты наивен, друг мой, как ты наивен! Неужто ты позабыл, в чьем ведении находятся Ландграфские лаборатории? И кто управляет религией и наукой? Это все сволочь, слабак, подлая и инфернальная мразь Деменцио Урсус! Он, именно он ставит нам палки в колеса – боится, что я распутаю дело и обрету популярность… Да уж, оказывается, у подозреваемого есть покровители, о которых он даже не догадывается! К сожалению, друг мой, таков закон жизни: у слабохарактерных негодяев типа Деменцио Урсуса жажда власти всегда идет рука об руку с вероломством и преступлением.

Йакиак ощущает неловкость; маленькое лицо его выражает недоумение, страх, беспокойство. Те речи, что слышит он сейчас от Дункана Клаваретта, он предпочел бы не слыхать никогда и ни от кого во всей своей жизни.

– Ну что вы, ваше превосходительство… Как же! Деменцио – представитель верховной, самой что ни на есть высшей власти, не подлежащей никакой критике. Уважаемый Дункан, разве может быть то, о чем вы сейчас говорите! Всем ведь известно, что Деменцио Урсус – величайший, достопочтенный сановник, светоч, гений, столп нашего Города. Разве способен богоподобный, лучезарный Курфюрст – само олицетворение власти – держать подле себя человека, подобного тому… тому… ничтожеству, что вы только что описали? Ваше сиятельство, я верю всем сердцем… убежден, что речь идет токмо о недоразумении, но никак не о заговоре – и скоро Ландграфские лаборатории будут полностью к нашим услугам!

Дункан, Господи, как не боитесь Вы произносить столь дикие, безумные, кощунственные речи? Вся власть Ваша есть эманация, истечение, нисхождение силы Деменцио, а та, в свою очередь, берет начало из Абсолюта, Единства, заключенного в непогрешимой фигуре Курфюрста. Как можете Вы критиковать силу, Вас породившую? Я восхищаюсь Вами, преклоняюсь – и это на всю жизнь; но мне страшно, я чувствую холод в замирающем сердце: как осмелились Вы бросить вызов началу, стоящему неизмеримо выше каждого из простых смертных? Самому средоточию, квинтэссенции власти… Это грех – ужасный, неискупимый, ввергающий подданных во искушение. Ибо до? лжно помнить: весь смысл существования нашего, о великий Дункан, состоит в самозабвенном служении верховным формам породившей нас власти: для меня это Вы; для Вас – Деменцио; для него – равно как и для остальных граждан – всеправедный, благочестивый Курфюрст, что распростер свои крылья над вверенным ему государством.

Дункан Клаваретт милостиво усмехается.

– Йакиак, поверь, помощи ждать неоткуда! И почему тебя так страшат мои слова о Деменцио? Он – не более чем лживая, беспринципная тварь. Свинья, волею судеб вознесенная к вершинам Ландграфской администрации. И до лабораторий, увы, мы добраться вряд ли сумеем… Сегодня у них не хватает апейрона и керосина, завтра, вот увидишь, последует угроза нападения со стороны укаров или Остазии, а затем подоспеют мор, саранча и казни египетские. В общем, предлог непременно найдется! Ладно, оставим эту печальную тему. Что у нас дальше?

– Да, ваше высокоблагородие, давайте не будем… Отступим! Не пристало никому осуждать деяния верховных форм власти, дарующих силу и бытие нам обоим. По правде говоря, мы светим лишь отраженным светом, дарованным свыше… Я имею в виду, мы существуем и действуем лишь в той мере, в какой частичка, мельчайший отблеск бесконечной, всеблагой власти присутствует в наших душах.

Едва сдерживая смех, Дункан кивает. Подливает в опустевший стакан воды из графина. Жадно пьет. Вот так новость! Малыш, оказывается, собственные теории имеет. Удивительно! Никогда бы не подумал!

– Не сочтите за несогласие, господин Дункан… Просто… Я хотел сказать, что Курфюрст подобен Отцу, дарующему Слово, – а оно, великое, животворящее, доносится до горожан благословенным Деменцио Урсусом, тяжко страдающим за ошибки наши, грехи и преступления. Он, именно он отвечает перед Курфюрстом за пороки и злодеяния, столь распространенные среди граждан, за превратно понимаемую ими свободу, за кощунственное вольнодумство и наглую, дерзновенную критику. В том и состоит тяжкий крест Деменцио Урсуса. Ну а вы, вы, ваше светлейшество… Вы… не что иное, как сам Дух власти, осеняющий нас своей благодатью, – и оттого я столь счастлив, что служу Великому следствию! И готов судьбу свою, разум, мысли, желания – все это вверить воле священного всегосударственного механизма о трех Лицах и ипостасях – Курфюрста, Деменцио и Дункана Клаваретта. Единое, Ум, Душа – вот что вы трое значите для нашего Города! А мы – лишь материя, созидаемая и одухотворяемая вмешательством свыше…

Ха-ха-ха! Поразительно! Малыш поет, что соловей – даже перестал запинаться; да и косноязычия его как не бывало. Прекрасная, сладкоголосая птичка… Главное – не вслушиваться в тот бред, что доносится из ее клюва!

Черт возьми, Йакиак, ты ведь ни Курфюрста, ни Деменцио Урсуса отродясь в своей жизни не видел – зато говоришь о них с таким придыханием! И не веришь, подумать только, не веришь – когда я, знающий их не понаслышке, рассказываю тебе о вероломстве, скотстве, ничтожестве, о потере ими всякого человеческого облика. Да, дорогой Малыш, ты не ошибся: Курфюрст и Деменцио Урсус – это не люди; но не потому, что они выше и благороднее граждан, – нет, напротив, они ниже, уродливее, подлее, безобразнее их. Разве можно назвать людьми тех, кто по сути своей – крысы, шакалы, помесь свиньи и барана? Место им – на вертеле над ярко горящим костром.