Северный витязь - Александр Тамоников

Лихо наклонившись к самой земле и удерживаясь носком сапожка за стремя, девушка подняла с травы половецкую саблю и осмотрела клинок.

– Буду тебе, Илья, благодарна. И родичи мои, подруги мои тебе благодарны будут не меньше. Едем, коли так решил. Путь впереди долгий.

– Имя у тебя странное, – сказал Илья, видя, как девушка ловко покрутила в воздухе клинком. – Кто ж такое тебе дал?

– Мать дала, – резко бросила девушка через плечо. – У меня отец-то русичем был!

Глава 2

Костер горел неярко, освещая сапожки Златыгорки и заправленные в них порты. Илья отводил глаза, стараясь не разглядывать девушку. Для него это было ново, непривычно – девушка в мужской одежде. Но судить иное племя, чужие обычаи он не хотел. Всякому свое, как говаривали у него дома. Златыгорка сидела, уставившись на огонь, и была похожа на дикого зверька. Она смотрела в одну точку, но слышала все и реагировала на все звуки, что раздавались в ночи.

Илья решил, что девушка ушла в свои мысли, думает о чем-то своем, чего ему не понять. Разные они, сильно разные и друг другу непонятные. Он из села, что раскинулось средь муромских лесов и распаханных на гарях полей. Она – из предгорий, с берега огромного моря, из племени, в котором властвуют и сражаются одни только женщины, в котором нет мужчин. Из племени, которое в давние времена было большим и сильным, а теперь от него остались лишь воспоминания. О чем она думала?

– Скажи, Илья, – неожиданно заговорила девушка, – почему ты раньше не пошел к князю Владимиру служить? Ты уже не молод, ты мудр и хитер. Неужели верил, что ваши князья сами помирятся и станут жить в добром соседстве, как в империи, что в давние времена простиралась от моря до моря?

– Нет, все не так, – усмехнулся Илья. – Ты правда хочешь знать? Я тебе расскажу. Я с детства не мог ходить. Не чувствовал ног, не слушались они меня. И тридцать три года от самого моего рождения я просидел сиднем. Руки, вот они, подковы гну, а ногами пошевелить не мог.

– Ты столько лет сидел один? – нисколько не удивилась Златыгорка.

– Почему же один. Батюшка с матушкой у меня есть. Парни и девки забегали часто. Новости рассказывали. Часто помогали мне, выводили из избы на улицу, а уж там я как мог участвовал в играх и забавах. Из лука научился стрелять, копье бросать, на мечах биться. Они-то днями кто в поле, кто со скотиной, а я вот этими руками железо гнул, думал о судьбинушке своей да о том, что на земле русской происходит.

– Как же ты исцелился?

– Явились ко мне калики перехожие, – пряча улыбку в бороду, продолжал Илья. – Помнишь, я сказывал тебе о них? Старец слепой, да малец поводырь, да детина безъязыкий, коего Бугримом кличут. Тот старец многое видел, хоть и слеп был. Когда тридцать три года мне исполнилось, он в избу нашу пришел и попросил воды испить. Я сослался на немощь, мол, не могу, добрый человек, милость такую тебе оказать. А он знай свое твердит: встань и подойди к кадке да ковшик водицы зачерпни. И тут я почувствовал, что смогу, услышал силу свою. Не поверишь, встал! Один шаг, второй. Иду! А как до кадки дошел, так совсем в себя поверил. Зачерпнул воду-то, а старец велит, чтобы я сперва сам испил. Я, как пить-то стал, прямо почувствовал, будто не воду пью, а силушку земли нашей. Так три ковша и выпил.

– И исцелился? – Златыгорка подняла на Илью глаза и посмотрела пристально. То ли верила, то ли нет.

– Онемелость в ногах проходить стала. Не сразу, но начал двигаться. А чтобы вернее ноги свои почувствовать, в поле родительское вышел. Матушка в слезы, батюшка и тот рукавом глаза трет. Уж тут я потешился силушкой своей. Сколько пней последних оставалось, все повыдергивал. Ведь, чтобы поле расширить, лес рубить приходилось, пни корчевать. Много еще оставалось. А потом я в селе церквушку поставил. Так мне старец сказал, что это обет мой перед богом за исцеление. Из реки бревна, что топляками называются, вылавливал, в село относил и там из них церквушку и поднял. Освятили, как полагается, до сих пор она там стоит. В ней я богу молился, благодарил за исцеление, там меня белый голубь и надоумил в Киев идти к князю Владимиру и служить ему верой и правдой за всю русскую землю.

– Ой ли, Илья Иванович! – покачала головой спутница. – Да так ли все было?

– А уж ты сама решай, – засмеялся Илья, – верить мне али нет. Да только про Святогора мне тот же старец поведал. Этот меч да бронь, что на мне, он же подсказал, где взять. Есть у нас недалече от села пещера одна. Вход в нее завален камнем большим. Старец его называл Алатырь-камень, как будто он и есть начало. Если его отвалить, то в пещере можно найти много оружия. Старое, я долго выбирал. Видать, собирал кто-то не один день. То ли после битвы какой, то ли по другой нужде. А дальше в пещеру старец ходить не велел. Говорил, что можно не вернуться. Никто не знает, куда она ведет. Люди там не живут. Камень этот как будто начало мира и его же конец.

– Рассказывать ты мастер, – засмеялась девушка. – Заслушаешься.

– Так мне в радость! По вечерам, как возле меня в избе детвора собиралась, я им и рассказывал. Что сам придумаю, что от стариков услышу, что от матушки с батюшкой о прошлых временах узнаю – все пересказываю, да только переиначиваю, как сам понимаю.

– Потуши костер, Илья, – тихо сказала Златыгорка и медленно вытянула из-под ноги саблю.

– Нет, – качнул в ответ головой Илья. – Они нас видят, пока мы у огня. Сиди, я отойду.

Он тоже услышал приближение трех человек, но все же позже, чем Златыгорка. «Да, трое», – решил Илья. Один ползет со стороны, где кони пасутся. Вот замер. А эти шумят, сильно по траве ногами шаркают. Ветка хрустнула. Вот один остановился, а второй еще крадется.

Слух у девушки тоньше, это Илья признал. И сейчас, когда его спутница сидела ближе к костру, ей лучше было там и оставаться. А Илье удобнее незаметно отойти от света в темноту и обойти незнакомцев. Не случайно они именно подкрадывались, а не шли открыто к огню попросить приюта и тепла.