Тайная история - Донна Тартт

Мне пришло в голову, что с этим вопросом следовало бы обратиться в Дарственный фонд Хэмпден-колледжа, но я оставил эту мысль при себе.

– Надеюсь, вы меня извините, – продолжил Лафорг, – но мне казалось, что его аристократические взгляды должны были бы вас оттолкнуть. Честно говоря, я в первый раз слышу, что он берет студента, который почти полностью зависит от финансовой помощи. Хэмпден-колледж как демократическое заведение основывается на иных принципах.

– По-моему, он не такой уж и аристократ, раз согласился взять меня.

Он не уловил моего сарказма.

– Я склонен предполагать, что он просто не догадывается о том, кто платит за ваше обучение, – произнес он серьезным тоном.

– Ну и ладно, если он не знает, я ему говорить не собираюсь.

Джулиан проводил занятия у себя в кабинете. Его маленькая группа легко там размещалась, а кроме того, в кабинете было спокойно и уютно, как ни в одной из аудиторий колледжа. Его теория гласила, что обучение лучше проходит в приятной, неформальной обстановке, и превращенный в роскошную оранжерею кабинет, полный цветов в середине зимы, был воплощением его представлений об идеальном учебном помещении, чем-то вроде платоновского микрокосма. (“Работа? – крайне удивился он, когда однажды я отозвался так о наших занятиях. – Вы действительно считаете, что это работа? – А что же еще? – Лично я назвал бы все это великолепнейшей игрой”. )

Отправляясь на первое занятие, я увидел Фрэнсиса Абернати. Черной птицей он шагал через луг, и полы его пальто, точно крылья, угрюмо хлопали на ветру. Он курил и, казалось, совершенно не обращал ни на что внимания, однако мысль о том, что он может меня заметить, наполнила меня необъяснимым беспокойством. Я нырнул в подъезд и подождал, пока он не пройдет мимо.

Я опешил, когда, поднявшись на лестничную площадку Лицея, увидел его сидящим на подоконнике. Едва взглянув на него, я быстро отвел глаза и уже почти свернул в коридор, как вдруг он окликнул меня:

– Постой.

Бостонский, почти британский акцент, голос ровный, тон слегка надменный. Я обернулся.

– Так это ты новый neanias? – насмешливо спросил он.

Новый юноша. Я ответил, что да, это я.

– Cubitum eamus? [9 - Пойдем возляжем? (лат. )]

– Что?

– Ничего.

Он переложил сигарету в левую руку и подал правую мне. Ладонь у него была костлявой, с нежной, как у девушки, кожей.

Представиться он не потрудился. После нескольких секунд неловкого молчания я назвал свое имя.

Он сделал последнюю затяжку и щелчком отправил окурок в распахнутое окно.

– Я знаю, как тебя зовут.

Генри и Банни уже были в кабинете. Генри читал, а Банни, перегнувшись через стол, что-то громко и с жаром ему втолковывал:

– …безвкусица, вот что это такое, старина. Я разочарован. Думал, в плане savoir faire [10 - Здесь: умение жить (фр. ). ] у тебя все-таки получше, извини, конечно, за прямоту…

– Доброе утро, – сказал Фрэнсис, входя вслед за мной и закрывая дверь.

Мельком взглянув на нас, Генри кивнул и снова уткнулся в книгу.

– О, кто к нам пожаловал, – бросил мне Банни и сразу переключился на Фрэнсиса: – Ты в курсе? Генри купил себе “Монблан”.

– Да, и что?

Банни кивнул на стол Джулиана, где стоял стаканчик с черными глянцевыми ручками:

– Я уже сказал, чтоб он был поосторожней, а то Джулиан подумает, что он ее украл.

– Он был со мной, когда я ее покупал, – сказал Генри, не отрываясь от книги.

– А кстати, сколько такие стоят? – спросил Банни.

Ни слова в ответ.

– Нет, ну сколько? Триста баксов штучка? – Он навалился на стол всем своим внушительным весом. – Помнится, ты говорил, что они просто безобразны. Говорил, что в жизни не будешь писать ничем, кроме обычной перьевой ручки. Было дело?

Молчание.

– Дай-ка я взгляну еще разок.

Опустив книгу, Генри полез в нагрудный карман, достал ручку и положил ее на стол. Банни повертел ее в руках:

– Похоже на те толстые карандаши, которыми я писал в первом классе. Это ведь Джулиан присоветовал тебе купить ее?

– Я хотел купить авторучку.

– И вовсе не поэтому ты купил именно “Монблан”.

– Мне надоел этот разговор.

– По мне, это просто безвкусица.

– Не тебе рассуждать о вкусе, – отрезал Генри.

Воцарилась тишина. Банни соскользнул обратно на стул.

– Ну-ка, давайте посмотрим, кто у нас чем пишет? – объявил он, приглашая всех к обсуждению этого вопроса. – Франсуа, ты ведь, как и я, приверженец простого пера и чернильницы, правда?

– Более-менее.

Он указал на меня жестом ведущего ток-шоу:

– А ты, как тебя там, Роберт? Какими ручками тебя учили писать в Калифорнии?

– Шариковыми, – ответил я.

Банни со вздохом кивнул, едва не коснувшись груди подбородком:

– Перед нами честный человек, джентльмены. Его пристрастия просты. Одним махом все карты на стол. Мне это нравится.

Дверь распахнулась, и вошли близнецы.

– По какому поводу столько крика, Бан? – со смехом воскликнул Чарльз, закрыв дверь ногой. – Тебя слышно на весь коридор.

Банни пустился в пересказ истории с “Монбланом”. Чувствуя себя крайне неловко, я забился в угол и принялся разглядывать корешки книг в шкафу.

– Как долго ты изучал античную филологию? – раздался голос у моего локтя.

Это был Генри. Он повернулся на стуле и теперь смотрел на меня.

– Два года, – ответил я.

– Что ты читал на греческом?

– Новый Завет.

– Ну разумеется, ты знаком с койне [11 - Койне – общегреческий язык эллинистически-римского периода (конец IV в. до н. э. – IV в. н. э. ). ], – раздраженно бросил он. – Что еще? Само собой, Гомера. И лириков.

Лирики, я слышал, были коньком Генри. Врать я не рискнул:

– Немного.

– И Платона.

– Да.

– Всего Платона?

– Кое-что из него.