Беззвездное море - Эрин Моргенштерн

У каждой дверной ручки имеется этикетка, прямоугольник бумаги на бечевке, напоминающий, на взгляд Закери, те, что привязывают в морге к большим пальцам покойников. Он замедляет шаг, чтобы разглядеть их получше. Угадываются названия городов и цифры – возможно, градусы широты и долготы. Внизу каждой подписи – дата.

Они идут к лестнице, своим продвижением тревожа воздух вокруг лент, что заставляет ручки легонько покачиваться, ударяясь о соседние со скорбным глухим звоном. Их там сотни, если не тысячи.

Закери и сопровождающая молча поднимаются по лестнице-водопаду. Дверные ручки эхом волнуются позади.

На полдороге лестница разделяется полукружьями надвое, и женщина выбирает правое полукружье. Самая крупная люстра висит ровно по центру проема, лампочек не видно за хрусталем.

Оба полукружья ведут еще в один холл, верхнего этажа, с потолком пониже и без дверных ручек на лентах. В него выходят двери, каждая выкрашена в глухой черный цвет и являет собой резкий контраст сияющей белизне стен. Каждая дверь пронумерована, по центру ее медная цифра. Пока они идут мимо, можно заметить, что цифры все малые и не по порядку. За дверью под номером шесть следует вторая, потом – одиннадцатая.

Останавливаются они в конце холла рядом с большим, забранным решеткой окном, которое Закери заметил еще с улицы, у двери с номером восемь. Женщина достает кольцо, на котором несколько ключей, и отпирает дверь.

Тут снизу слышен громкий звонок. Рука женщины зависает над ручкой, и по лицу ее видно, что она в нерешительности, уйти ей или остаться.

Звонок раздается еще раз.

– Я сам справлюсь, – говорит Закери, для убедительности подняв книгу. – И сам найду выход. Не беспокойтесь.

Уж слишком небрежно я это сказал, думает он, но женщина, закусив губу, кивает.

– Спасибо, сэр, – говорит она, пряча ключи в карман. – Хорошего вам вечера. – И торопится прочь быстрым шагом, поскольку звонок звучит в третий раз.

Закери смотрит ей вслед, пока она не исчезает на лестнице, и только потом открывает дверь.

Внутри комнаты темнее, чем в холле, освещение устроено так, как иногда бывает в музеях: экспонаты подсвечены под тщательно выверенным углом. Книжные шкафы, которые стоят по стенам, светятся изнутри, оттуда поблескивают книги и другие предметы, включая что-то до ужаса похожее на человеческую руку, которая плавает в стеклянной банке ладонью вперед, словно в приветственном жесте. Две длинные стеклянные витрины тянутся вдоль всей комнаты, подсвеченные изнутри, так что книги в них словно парят. Окна закрыты тяжелыми шторами.

Книгу, за которой он послан, Закери находит быстро. В одной витрине всего десять книг, во второй – восемь, и только одна из всех переплетена в коричневую кожу. Подсветка позволяет увидеть когда-то золоченый обрез, мерцающий теперь только по углам. Книжка совсем небольшая, это неплохо, должна поместиться в карман. Другие гораздо больше, а некоторые даже на вид довольно тяжелые.

Закери осматривает витрину, пытаясь припомнить, не было ли указаний, как ее следует открыть. Ни петель, ни задвижек не видно.

– Шкатулка с секретом, – бормочет он про себя. Присматривается.

Под стеклом – филенчатая конструкция, каждая книга в собственном прозрачном футляре, и футляры эти плотно примыкают друг к другу. Швы, отделяющие один футляр от другого, почти не видны. Коричневая книжка лежит ближе к краю, вторая слева. Закери осматривает футляр с обеих сторон, потом на четвереньках лезет под стол, взглянуть, не открывается ли витрина снизу, но там ничего не понять. Ясно только, что основание стола тяжелое, из неведомого металла.

Выпрямившись, Закери оценивающе глядит на витрину. Подсветка электрическая, значит, должны быть провода, но их не видно. Если они спрятаны в стол, то тогда он весь – электрический.

Он осматривает комнату в поисках выключателей. Тот, что рядом с дверью, включает люстру, которой он в полумраке и не заметил, она теряется в вышине. Эта люстра попроще тех, что внизу, и света от нее немного.

На той стене, по которой идут окна, шторы со сложными подхватами, но ничего больше. Закери раздвигает первую пару штор: за ними окно, которое выходит на кирпичную стену соседнего здания.

Раздвинув вторую пару, он обнаруживает не окно, а что-то вроде электрического щита с рядом тумблеров-переключателей. – Ха! – говорит он вслух.

На щите восемь переключателей, ни один из них никак не помечен. Закери щелкает первым, и свет в одном из книжных шкафов гаснет, а плавучая рука исчезает. Он включает его снова, и перемещается к восьмому переключателю, предположив, что верхние шесть – от книжных шкафов.

Свет гаснет не в той витрине, которую он собрался открыть, а в другой, и тут раздается цокающий звук. Он идет проверить, что там случилось, и видит, что стекло витрины на месте, а корпус ее опустился на фут ниже, позволяя взять книги.

Закери торопится назад к щитку и, возвратив восьмой тумблер в исходное положение, щелкает седьмым. Цоканье удваивается, столы приходят в движение.

Коричневая книжица теперь досягаема. Закери вынимает ее из футляра и, возвращаясь к щитку, бегло осматривает. Качеством кожи на переплете и тем, что на поверхности ничего не написано, ни названия, ни автора, она схожа со “Сладостными печалями”. Он открывает обложку. Страницы украшены бордюрными лентами и цветными миниатюрами, но текст – по-арабски. Он закрывает книгу и прячет ее во внутренний карман пиджака.

Закери щелкает тумблером номер семь.

Однако свет не включается, корпус не поднимается. Вместо легкого цоканья – лязг металла по металлу.

Закери выключает его снова. И тут понимает, в чем дело.

Достает “Век сказаний, или Красоту мифологии” из кармана пальто, помещает ее туда, где лежал томик в коричневом кожаном переплете, и снова пробует седьмой тумблер.

На этот раз он весело цокает, и свет вспыхивает, а основание витрины поднимается к стеклу, заперев внутри книги.

Закери смотрит на часы, осознав, что понятия не имеет, сколько времени он провел в комнате. Поправляет шторы, кладет книгу в пальто и тихонько выходит в холл.

Стараясь сделать это бесшумно, закрывает за собой дверь. Сопровождающей девушки в поле зрения нет, но с первого этажа доносится, слов не разобрать, ее голос.

На полпути вниз по лестнице, когда Закери готовится ступить на тот марш, что спускается в главный холл, голос становится громче, а слова различимы.