Сады Виверны - Юрий Буйда

Тем воскресным вечером, когда мы привезли в дом на Авентине Неллу, хозяин после ужина отправился к себе, чтобы наточить бритву, Нотта принялась за мытье посуды, а я пробрался в библиотеку, чтобы подобрать для малышки новую латинскую книгу.

Нотта оказалась способной ученицей не только в науке страсти – ее живой от природы ум, подстегиваемый сознанием физической ущербности, жадно впитывал все новое, что можно почерпнуть из книг. За три года нашей близости она освоила латынь настолько, что уже могла оценить стиль Цицерона, и взялась за изучение греческого, в чем я ей всячески помогал.

И как же я бывал счастлив, когда после любовных утех Нотта прижималась ко мне влажным дрожащим телом, закидывала на мои ноги свою тяжелую горячую ножку и шептала на ухо прерывающимся голосом какой-нибудь непристойный стишок Катулла Веронского или Гесперия Галльского, обдавая меня благоуханием меда и молока…

Дон Чема успел выбрить ноги моны Веры, когда в библиотеку влетела босая запыхавшаяся Нотта. От нее пахло лавандой – пучок сухой травы она носила под юбкой, чтобы отбить запах пота.

Пока мы целовались и раздевались, мона Вера легла на живот, широко раздвинула ноги, согнув их в коленях, и уперлась руками в пол, в то время как дон Чема подхватил руками ее бедра, как рукояти тачки, и потянул женщину на себя, приподнимая ее так, чтобы войти в нее из положения стоя, а тем временем Нотта легла на спину, высоко вскинув ножки, и ее жаркие алые врата открылись навстречу моему трепещущему языку, тогда как ее пальчики погрузились в мою шевелюру, но едва мужчины двинулись на приступ, а женщины судорожно сглотнули и затаили дыхание в предвкушении первого касания, как гармоничную тишину дома разорвал дикий крик – вопль такой силы, такого переворачивающего ужаса и такого отчаяния, что все мы бросились со всех ног на этот страшный звук, забыв об одежде.

Двое голых мужчин и две голые женщины бежали в темноте к лестнице, толкаясь и что-то крича, скатились вниз и, натыкаясь на мебель, ворвались в кухню, где на полу у горящего очага в черной блестящей луже лежало человеческое тело, и вдруг из черного угла кто-то метнулся к нам, дон Чема отлетел к столу, рухнул на колени, мона Вера согнулась пополам, подошла к стене, сползла на пол, я толкнул Нотту под стол, получил удар в плечо, полетел боком вперед, увидел высокую белую фигуру в дверном проеме, стукнулся лбом обо что-то, пал на четвереньки – голова пошла кругом…

Теперь крики доносились со двора, и дон Чема, накинув на плечо какую-то тряпку и схватив вертел, метнулся к двери, я – за ним, успев вытащить из очага пылающую головню, упал на ступеньках, растянулся на камнях, вскочил, увидел старика Дарио, привалившегося к стене, и глухонемого Луку, сына моны Веры, который ползал на карачках у распахнутых ворот, растерянного и перепуганного конюха, дона Чему с тряпкой на плече и вертелом в руке, сидевшего на земле за воротами и сплевывавшего, сплевывавшего, сплевывавшего…

Сзади подошла Нотта, прижалась к моей спине, и я почувствовал ее дрожь.

– Кто это был? – спросил я.

– Нелла, – сказал дон Чема.

– Но как… – Я запнулся. – Что же теперь делать?

– Надо закрыть ворота, – хрипло проговорил дон Чема. – Да закройте же эти чертовы ворота, наконец! ..

Через час, пересчитав убитых и оказав помощь раненым, мы сошлись в столовой, чтобы перекусить сыром и выпить немного вина.

Нотта впервые сидела за одним столом с хозяином и была смущена. Она, слава богу, отделалась ушибами и царапинами, а вот мадонне Веронике повезло меньше: Нелла ударила ее ножом в плечо – домоправительница потеряла много крови. У дона Чемы распухло ухо, глаз заплыл, а я до крови сбил колени.

Дон Чема предположил, что старуха, которой велели присматривать за пленницей, сама развязала Неллу: веревки не были ни перегрызены, ни перерезаны.

Возможно, девушке захотелось справить нужду, а ее вялость обманула бдительность старухи, решившей, видать, что в таком состоянии девушка не опасна. Завладев ножом, Нелла одним ударом убила охранницу, которая даже пикнуть не успела, а потом покинула комнату и двинулась на свет – в кухню, где пылал очаг. Здесь она застала врасплох Фику и молодого конюха, предававшихся блуду.

Тело конюха мы обнаружили в луже собственной крови на полу, а труп Фики – с ног до головы она была искромсана ножом – Нелла бросила в огонь (выхватывая из очага головню, я заметил чьи-то пятки в пламени, но тотчас об этом забыл).

Во дворе Нелла ударила ножом в живот старика Дарио и полоснула глухонемого Луку по горлу, отчего он скончался в мучениях.

На домоправительницу было больно смотреть.

Мадонна Вероника любила своего несчастного Луку – он был смирным и красивым сыном. Вооруженный кинжалом и кастетом, Лука сопровождал ее в походах по лавкам, и никто не смел словом или делом оскорбить его статную мать, которая величественно шествовала по улице с корзинкой в руке. Рано овдовев, она была вынуждена поступить на службу к дону Чеме, и он помог ей вырастить дочерей, а потом удачно пристроить обеих замуж.

Мне трудно судить о чувствах, которые мона Вера питала к хозяину, но лицо ее чудесным образом преображалось, когда после соития дон Чема без сил откидывался на спину, а она вдруг приподнималась на локте и быстрым движением проводила кончиком языка по его губам…

Но бедный Лука – он был ее кровью и плотью…

Однако еще больше мои мысли занимала Нотта.

Теперь, после смерти матери, она осталась без защиты и опоры. Ее старшая сестра давно постриглась, братья промышляли воровством и разбоем, так что я был единственным человеком, который мог ее поддержать.

О женитьбе не могло быть и речи: я был бедным, бездомным и слишком юным, а она – хромоножкой. Однако пока я служил у дона Чемы и пользовался его благорасположением, ничто не мешало нам, мне и Нотте, держать наши башмаки под одной кроватью.

Вдобавок отношения наши не были омрачены детьми.

В течение трех лет мы сочетались каждый день, но беременность счастливо миновала Нотту. Однажды она со смущением призналась, что ежедневно читает молитву о чадородии задом наперед, чтобы не залететь, и, хотя я сурово отчитал ее за богохульство, в душе возблагодарил Господа, пасущего прекрасных хромоножек и похотливых секретарей.