Рассказы ночной стражи - Генри Лайон Олди

Спрашивать, зачем это надо, я не стал. Безумен сенсей или разумен, лучше делать так, как он велит, и не задавать лишних вопросов.

– Мигеру, у тебя есть тряпка для лица?

– Да, господин.

– Сделай то, что приказал господин Ясухиро.

– Да, господин.

Оставаясь на коленях, Мигеру развернулся вполоборота к нам – чтобы не оказаться к господам спиной, но и не оскорбить их видом своей лицевой плоти – и принялся стаскивать маску.

– Готово, господин.

Сенсей поднялся на ноги. Он сделал это с легкостью, какая не вязалась с его внешним видом. Достав из лакированного шкафа покрывало, расшитое тигровыми лилиями, Ясухиро швырнул его Мигеру.

– Пусть ваш слуга завернет маску в покрывало, как если бы нес ее в мешке.

– Выполняй, Мигеру.

Нет, это не безумие. Это семейное. В свое время Цуиёши продемонстрировал мне поединок в скалах, свидетелем которому оказался. Сенсей собирался сделать то же самое в отношении убийства безликого. «Один показ лучше дюжины объяснений, » – повторял он на занятиях. И слова Ясухиро никогда не расходились с делом.

Сейчас он возьмет деревянный боккэн из стойки с оружием – и покажет на Мигеру, как все произошло. Я удивился тому, что сенсей, не желая обращаться к безликому напрямую, все-таки не брезгует продемонстрировать на каонай свое мастерство – и решил отложить это напоследок, когда у меня появится время для размышлений.

– Пусть ваш слуга встанет. Пускай возьмет «мешок» с маской двумя руками.

Я не стал повторять слова сенсея. Я просто кивнул. Уверен, Мигеру следил за каждым моим движением.

Каонай встал.

Лишь на миг я выпустил Ясухиро из поля зрения, а когда вновь перевел взгляд на сенсея, в руках его блестела сталь! В один шаг хозяин дома преодолел расстояние, отделявшее его от безликого, и нанес удар боевым мечом – фамильным клинком, наследством, доставшимся сенсею от предков. Защищаясь, Мигеру вскинул маску. Раздался глухой лязг: раз, другой, третий. Каонай пятился в угол, прикрываясь маской, Ясухиро атаковал, рубя наотмашь.

«Остановитесь, Кэзуо-сан! – хотел крикнуть я. – Вы его убьете! »

Слова застряли у меня в горле.

Превратившись в глыбу льда, не в силах оторвать взгляда от ужасной сцены, я следил за тем, как Мигеру упирается спиной в стену. Это была не бумажная, натянутая на раму стена, способная порваться от слабого толчка, а несущая, из крепких досок. Клинок размазался мерцающим веером, напомнив мне о вчерашнем вечере и циновках, свернутых в рулоны и водруженных на шесты. Ясухиро рубанул наискось, Мигеру сдавленно охнул. Левая рука моего слуги повисла плетью, маска со стуком упала на пол.

Нет.

Прежде чем маска упала, меч вернулся.

На возврате, ни на миг не прервав движения, Ясухиро полоснул безликого по животу. Застонав сквозь зубы, Мигеру рухнул на колени, прижал к животу здоровую руку, пытаясь зажать рану, не дать кишкам вывалиться наружу дымящимся клубком. Меч взлетел, полыхнул молнией в свете масляных ламп – и обрушился на шею безликого.

Замер в волоске от нее.

Я слышал тяжелое дыхание Мигеру. Больше ничего не нарушало тишину. Затем сенсей опустил меч и обернулся ко мне.

– Вы все рассмотрели, Рэйден-сан?

– Да, Кэзуо-сан.

– В подробностях?

– Да, спасибо.

– Полагаю, так все и произошло. Вашего каонай убили мечом. Если голова не была отрублена полностью, убийца скорее всего поскользнулся.

Вашего каонай. Потрясенный случившимся, я не сразу понял, что он говорит о жертве, найденной возле сточных каналов.

– Мечом, – повторил Ясухиро. – Острым стальным мечом. Таким, как этот.

Он уставился на фамильный меч. На лице сенсея читалась брезгливость. Должно быть, после соприкосновения с мерзким каонай и его маской клинок требовал очищения на семейном алтаре, а также шлифовки и полировки.

Заточки меч не требовал. Мои глаза успели увидеть то, что разум осознал позже. Сенсей не пытался рассечь тело Мигеру лезвием меча, а просто бил тупой стороной клинка. Руку он моему слуге вряд ли сломал, но ушиб сильно, тут спору нет, и на животе тоже вздуется полоса: сперва багровая, позже синяя.

Жизни Мигеру ничего не угрожало.

– Благодарю вас за прекрасную демонстрацию, Кэзуо-сан. Она была очень убедительна. Теперь у меня не осталось никаких сомнений.

2. «Князь благоволил к его безумию…»

– Стихи, – сказал отец.

– Стихи? – удивился я. – Какие стихи?

– Ивамото Камбун, младший брат твоего прадеда. Как поэт, он был бездарен. Вы согласны со мной, Иссэн-сан?

Настоятель кивнул.

Я отпил чаю. У меня болела голова. Талантлив был мой прадед в искусстве стихосложения или бездарен, это интересовало меня в последнюю очередь.

Они встретили меня дома: отец и преподобный Иссэн. Матушка сказала, чтобы я шел не к себе, а в комнату родителей. Там они и сидели, распивая чай и заедая его сладостями. Сказать по правде, я бы предпочел более плотный ужин. День выдался не лучший, я до сих пор размышлял над тем, что увидел и услышал в усадьбе Ясухиро. Вкупе с утренней беготней и приключениями Мигеру, который сперва погиб, а после воскрес, это мучило меня хуже поноса.

Набить живот и лечь спать – все, чего мне хотелось.

– Бездарность, – повторил отец. – Злоупотреблял сравнениями. Белые слезы неба? Отвратительно.

Я навострил уши. Сонливость как рукой сняло.

– Я вспомнил, – отец налил себе еще чаю. – Стихотворение рядом с убитым каонай. Тем, которого обнаружил я. «Пали на землю белые слезы неба; скрип под ногами». Это его стихи. Иссэн-сан, полагаю, вы тоже помните?

Настоятель кивнул.

– Режущее слово, – отец взмахнул рукой, словно хотел разрубить кого-то пополам. – Он утверждал, что искусство меча и искусство стихосложения едины. Кирэдзи [14 - Кирэдзи («режущее слово», указывающее на паузу) разбивает трехстишие на две части (после первого либо второго стиха), формируя смысловую завершенность. Аналог в русском языке – знаки препинания или разрыв строки. ], говорил он, это удар, нанесенный в точно выбранный момент. Режущее слово делит трехстишие на две части. Решающий удар делит поединок на схватку и победу.

– Вы правы, – согласился настоятель. – Я мало что смыслю в поединках. Но он злоупотреблял сравнениями, это правда. Мы часто спорили с ним на эту тему. Я был младше, я годился ему в сыновья. Удивляюсь терпению досточтимого Камбуна! Терпение было ему не свойственно, скажем прямо. Но при всей его вспыльчивости он ни разу не обругал меня.