Осьминог - Анаит Григорян

– Вот как…

– Да, такие старые дуры, как я, всегда обращают внимание на молодых людей, – грустно улыбнулась Изуми. – У вас небось в горле пересохло, Арэкусандору-сан. Подождите немного.

Изуми ушла на кухню и спустя некоторое время вернулась с чашкой дымящегося сё: гаю [86 -? ??? ? (сё: гаю) – буквально «имбирная горячая вода», традиционный зимний напиток из имбиря, часто с добавлением меда или просто с сахаром. ].

– Вот. Специально ведь вчера за свежим имбирем ходила, не верю я в этот порошок, который в аптеках продается: они туда больше крахмала сыплют, чем имбиря, да и имбирь у них сушеный, а от крахмала и сухой травы какой толк, сами подумайте?

Александр сделал пару глотков напитка и закашлялся: имбиря и сахара Изуми не пожалела, и сё: гаю получился у нее одновременно жгучим и сладким, как патока.

– Так вы, значит, ходили к синтоистскому святилищу на западном побережье?

Александр кивнул. Голова была тяжелой и гудела, как с похмелья, но от сё: гаю в груди разлилось приятное тепло.

– Да-да, я хорошо его знаю. Там стоит старенький Хатиман, его привезли на Химакадзиму с какого-то из соседних островов. Его родной храм был разрушен землетрясением, а статуя уцелела, и один из рыбаков с Химакадзимы, помогавший разбирать завалы, выпросил ее для нашего храма. Говорят, вскоре после этого потерялись двое маленьких детей, мальчик и девочка, – видимо, заигрались на побережье, детям много ли нужно, чтобы заблудиться. Когда их хватились и стали искать по всему острову, начало темнеть и полил дождь, и уже предполагали самое худшее – что дети упали в овраг или утонули в море. Но среди ночи кто-то вдруг позвонил в дверь полицейского участка, а когда дежурный открыл, то увидел монаха в треугольной тростниковой шляпе, державшего за руки обоих потерявшихся детей. Дежурный, конечно, очень удивился, но прежде, чем он успел что-нибудь сказать, монах низко поклонился, развернулся и был таков, а на следующее утро, говорят, заметили, что босые ноги статуи перемазаны засохшей грязью. Его, конечно, отмыли, сшили ему из парусины новенькие дзика-таби [87 -? ??? – буквально «таби (? ?, традиционные носки высотой до лодыжки с отдельным большим пальцем), касающиеся земли». Дзика-таби изготавливаются из более плотных материалов, нежели обычные таби, как правило, из кожи или плотной ткани, современные варианты иногда имеют прорезиненную подошву. Дзика-таби, в отличие от таби, используются в качестве уличной обуви. ] и повязали красный фартучек. Когда я была школьницей, у Хатимана всегда стояли в каменной вазе свежие цветы и лежали на подставке монетки – мы, дети, иногда таскали их, чтобы купить в магазине какую-нибудь мелочь, но на следующий день всегда возвращали, чтобы Хатиман на нас не обиделся.

– Вот как… – Он сел в кровати, взял из рук Изуми чашку и сделал еще пару глотков горячего напитка. – Кисё бы понравилась эта история.

– Милый такой молодой человек, – сказала Изуми. – Очень за вас беспокоился, спрашивал, не нужна ли какая-нибудь помощь.

– Так вы с ним не знакомы?

– Впервые в жизни его видела, – удивилась Изуми. – Откуда же мне быть с ним знакомой? Он ведь недавно на Химакадзиме, приехал то ли из Сакаи, то ли из Касихары, это мне старик Фурукава говорил, а у него с географией плохо, как у тех лягушек из Осаки и Киото, которые ходили друг к другу в гости, да только каждая заплутала и пришла в гости к себе домой [88 - Имеется в виду японская детская сказка «Лягушка из Киото и лягушка из Осаки» (? ??? ??? ??? ??, Кё: то но каэру О: сака но каэру): две лягушки, одна из Киото, другая из Осаки, жарким летним днем отправились посмотреть соседний большой город. Каждая допрыгала до середины пути, поднялась на гору Тэнно: дзан и решила поглядеть на цель своего путешествия. Но глаза у лягушки на макушке, так что, поднявшись на задние лапки, чтобы посмотреть вдаль, она может увидеть только то, что находится позади нее. Таким образом, каждая лягушка увидела свой родной город. Решив, что путешествовать в таком случае не имеет смысла, лягушки вернулись по домам: одна потом рассказывала родне, что «Киото ничем не отличается от Осаки», вторая – что «Осака точно такая же, как Киото». ].

Александр прикрыл глаза. В сумраке колыхались синеватые тени, похожие на накатывающиеся на берег волны.

– Фурукава в свое время был с моим Рику очень дружен, часто брал у него свежую рыбу для ресторана и в гости к нам захаживал чуть не каждую неделю. Он, конечно, еще тот матерщинник и при женщине не постесняется отпустить какую-нибудь грубость, но человек неплохой, не то что этот Исида. И жена у него приятная женщина, вот спроси ее, что она в Фурукаве нашла: и старше ее больше чем на десять лет, и не красавец, и плешивый, и рыбой у него от рук воняет – тут уж мой, не мой, а если крутишься с утра до вечера на кухне, то запах въедается намертво. Так вот, недели две или три тому назад я Фурукаву встретила в овощной лавке, разговорились мы с ним – у двух людей с общим прошлым всегда ведь есть о чем поговорить, и он рассказал мне про вашего приятеля, только, помню, тот Фурукаве не очень понравился.

– Не понравился? Почему?

– Ох, зря я это сказала… – Смутилась Изуми. – Ничего особенного, такая глупость, что я и сама ничего не поняла.

– Мацуи-сан, расскажите, пожалуйста, – попросил Александр.

– Да что тут рассказывать. Фурукава сказал, что в какой-то из дней выловили здоровенного осьминога, больше двенадцати килограммов весом. Ну, он, конечно, не мог мимо такого пройти, где еще и подавать-то такого красавца, как не в «Тако». Купил он этого осьминога и запустил его в аквариум, а вечером того же дня, когда собирался уходить, увидел этого нового официанта: свет в зале, по словам Фурукавы, уже был выключен, только над аквариумом еще горели лампы, и парень этот там стоял, руку положив на стекло, и что-то говорил вполголоса. Ну, Фурукава не выдержал, тихонько подошел и подслушал.

– И? ..

– Да что там… – Изуми вконец застеснялась. – Сказать-то смешно. Этот ваш приятель с осьминогом разговаривал, мол, уважаемый господин осьминог, вы уж потрудитесь побеседовать там со своими и упросите их, пожалуйста, пойти мне навстречу в удовлетворении моей скромной просьбы. А какая такая просьба – бог его знает, этого Фурукава уже не расслышал. Вот только он сказал, осьминог-то с той стороны подплыл и будто бы парня внимательно слушал, и щупальцем своим через стекло дотрагивался до его ладони. Если бы это не Фурукава был, я бы вам и рассказывать не стала, но он ведь даже в малости приврать не умеет, его фантазии хватит только на то, чтобы разложить каким-нибудь новым способом кусочки сашими. Помню, когда он за своей женой ухаживал, он ей делал сашими из фугу и выкладывал на тарелке в виде хризантем и журавлей с расправленными крыльями, очень выходило красиво. Так вот, на следующее утро, когда Фурукавы еще в ресторане не было, приятель ваш осьминога-то из аквариума вытащил, отнес его в ведре к морю и отпустил, даже похвастаться ни перед кем не успели. А когда Фурукава хотел его за это отругать, тот, говорит, так на него посмотрел, что старик даже струхнул немного – ну уж этого он мне не сказал, признается он, как же, что мальчишки испугался, на которого нашла блажь разговаривать с бессловесными рыбинами! Правда, стоимость осьминога новенький возместил, так что Фурукава на него не в обиде, вот только, говорит, все равно это странно – выбросить в море такое сокровище! Фурукава-то уже придумал, как он его приготовит, да размечтался, как его стряпню будут нахваливать посетители.