Все сложно - Элизабет Дэй

Мы живем в ярком, а не черно-белом мире.

Мы постоянно учимся.

И благодаря всем тем вызовам, которые нам встречаются, я не могу перестать думать: это и впрямь невероятный путь.

Как облажаться в попытках вписаться

Когда мне было четыре, мы с семьей переехали в Северную Ирландию. Это был 1982 год – разгар Смуты [6 - Этнополитический конфликт между британским правительством и местными национальными организациями Северной Ирландии, ключевым вопросом которого являлся статус региона. – Прим. пер. ]. В торговых центрах и отельных лобби буднично взрывались бомбы. Мою мать, забирающую детей из школы, останавливали на блокпостах солдаты в форме и с автоматами наперевес. По ночам в теленовостях голос лидера партии «Шинн Фейн» Джерри Адамса переозвучивался – что всегда казалось мне странным, даже когда я была ребенком.

Когда я все-таки услышала, как звучит его голос, несколько лет спустя, я даже слегка разочаровалась. В моем воображении это должно было быть что-то вроде менее дружелюбной версии Дарта Вейдера. Фактически же он был похож на учителя географии, который никак не может справиться с главными задирами класса, сидящими на камчатке.

Я же, в свою очередь, говорила с чистым, безупречным британским акцентом и выделялась с первого учебного дня. Я родилась в Эпсоме, в относительной безопасности провинциального Суррея. Каждый год недалеко от нашего дома проходило Дерби, и моя мать устраивала пикник, на который приглашалось огромное количество друзей семьи. Однажды я стала свидетельницей того, как легендарный жокей Лестер Пигготт упал со своей лошади и как его унесли на носилках; его лицо было бледным как полотно. Меня шокировало то, каким маленьким он был – хотя и я в то время была крохой.

В Ирландии не было ни пикников, ни друзей семьи. Для каждого из нас это был опыт социальной изоляции, особенно для мамы, которая не имела работы, где у нее была бы возможность заводить новые знакомства. Мы переехали из-за отца; он занял должность главного хирурга в больнице Алтнагелвин, Дерри. Там ему часто попадались пациенты с простреленными коленными чашечками.

Я знала о текущем гражданском конфликте и приняла его, как может принять такой факт ребенок. Это просто стало жизненным укладом. Под моей кроватью жили не монстры, а террористы в балаклавах; я привыкла к тому, что во время наших еженедельных походов за продуктами кассирши в супермаркетах с подозрением расспрашивали, не «отдохнуть» ли мы приехали. Тогда я и не подозревала, что на самом деле нас спрашивали, не связаны ли мы как-то с британской армией, но отчетливо помню, как боялась, что нас могут атаковать члены ИРА [7 - Ирландская республиканская армия – военизированная группировка, боровшаяся за предоставление Северной Ирландии независимости от Соединенного Королевства. – Прим. пер. ]. На это моя мать разумно отвечала, что отец «лечит людей по обе стороны конфликта». И это правда: он оказывал помощь и лоялистам, и республиканцам. Когда произошел теракт в Оме, он немедленно отправился туда. Вместе с «Врачами без границ» он побывал во множестве зон боевых действий, включая Чечню, Сьерра-Леоне и Афганистан. Когда спустя много лет я спросила его, какой из выездов отразился на нем больше всего, он назвал Ому и детально воспроизвел сцены того кровавого ужаса, свидетелем которого стал.

Но были и абсурдные моменты. Первый год или около того мы с семьей жили неподалеку от деревушки под названием Мафф [8 - Английское muff в сленговой речи может использоваться для обозначения женских половых органов. – Прим. пер. ]. Я и не думала задаваться вопросами насчет необычности названия, пока несколькими десятилетиями позже мой друг Кормак не взорвался от хохота от одного упоминания.

– Мафф? – прогоготал он. – Ты с таким же успехом могла бы жить где-нибудь в Вагине.

Деревня была всего в нескольких минутах езды от нашего дома, находящегося на севере Ирландии, однако она располагалась прямо на границе с графством Донегол, которое было частью юга. Мама возила нас в Мафф на занятия по ирландским танцам (все для того, чтобы помочь нам освоиться), и меня невероятно обескураживал тот факт, что буквально через дорогу от нас существовала совершенно другая страна. Это казалось такой случайностью – и, разумеется, ей оно и было. Я, четырехлетняя девочка, не могла постичь тот факт, что люди убивают друг друга из-за этой самой границы, прочерченной на карте.

Ирландские танцы были не единственным способом, которым моя семья пыталась вписаться. Когда мы переехали от Маффа в глубь страны, ближе к Клоди, мой отец купил ослицу, красно-синюю повозку и четырех овец, разместившихся на пригорке за домом, который мы называли – без понятия, почему – «Форт».

Ослица, Бесси, вскоре произвела на свет осленка, которого мы, продемонстрировав потрясающую изобретательность, окрестили Бесс Младшей. Гораздо лучше нам удавалось придумывать имена овцам, вроде Ламборгини или Ламбада. Каждое лето родители героически предпринимали попытку постричь овец с использованием казавшихся мне гигантскими ножниц. Мы с сестрой выступали в роли пастушьих собак и должны были сдерживать блеющих овец, что удавалось нам с переменным успехом.

Для спаривания у местных фермеров одалживались бараны, которые были удостоены чести оплодотворить наших дам. Один из них скончался прямо во время своей миссии. Мы поставили в известность владельца, а затем отец выкопал яму, чтобы похоронить барана. Тот оказался тяжелым, и единственный способ, которым отцу удалось уложить его, – на спине, с копытами, направленными в небо. Когда яму начали засыпать землей, оказалось, что ее магическим образом не хватает, чтобы покрыть барана целиком, и его ноги так и остались торчать на поверхности. На протяжении месяцев они высовывались из травы, как какие-то жуткие тотемные столбы, и я приучилась обходить тот участок стороной.

Гражданский конфликт стал для меня просто жизненным укладом. Под моей кроватью жили не монстры, а террористы в балаклавах.

Периодически ягнята исчезали, и я никогда не задавала вопросов на эту тему. Лишь некоторое время спустя я смекнула, что к чему, и поняла, что каждый раз, когда из Форта пропадает ягненок, морозильная камера пополняется мясом.

– Это… это что… ягненочек? – запинаясь, бормотала я за воскресным обедом, глядя на жаркое, которое подавалось с картофелем и банкой мятного соуса.

Спустя какое-то время родители начали присваивать овцам номера, чтобы я меньше привязывалась к ним. Не думаю, что это сработало. Я и по сей день предпочитаю жареную курицу.

Это была доинтернетовская, донетфликсная эпоха, так что, когда мы с сестрой не пасли овец, мы сами придумывали себе развлечения. Моей вариацией отличного времяпрепровождения было спрятаться в зарослях рододендрона, растущего в саду, чтобы почитать о приключениях Нэнси Дрю, или поиграть близ реки Фоган, текущей вдоль нашего дома, чье название, произнесенное с североирландским акцентом, звучало как крепкое ругательство. Я обклеила чердак вырезками из журналов, потому что где-то вычитала, что Анна Франк делала то же самое, прячась от нацистов. Я была до странного одержима темой Второй мировой войны. Задумываясь об этом сейчас, я понимаю, что, возможно, это связано с тем, что я жила в стране, реалии которой формировались политическим конфликтом.