Листопад - Полли Ива

– Первый-первый, я второй. Приём, спящая красавица, открой свои глазоньки, – обернулась Ната, которая заметила, что Светка не торопится за ней.

– Нат, отстань, – Светлана с раздражением наморщила нос и, сделав широкий шаг вперёд, чтобы догнать подругу, споткнулась и налетела на высокого парня, появившегося будто из ниоткуда.

– Девушка, будьте аккуратнее, – незнакомец подхватил её за талию, когда она после столкновения начала заваливаться назад.

– Да… Спасибо, – проговорила Света смущенно в пол, не поднимая глаза. Она почти не почувствовала удара, только огромную неловкость от своей неуклюжести и горячие ладони на пояснице, от которых маленькими разрядами тока по спине побежали мурашки. Она оглянулась, но не увидела уже ничего, кроме окружавшей её толпы.

– Ветка, ну ты где там? – Натали схватила её за руку и потянула к диванчику, – я там место заняла, пока ты ползла как черепаха. Давай быстрее, сейчас уже начнётся…

Светлана ещё раз окинула зал блуждающим взглядом и послушно пошла за подругой, мечтая о своей кровати и тёплом стакане молока.

***

ритмом изломанным нервно чеканя шаг,

я становлюсь Маяковским, моя душа.

я становлюсь Маяковским, и не спеша

в небо черчу невесомейшую из лестниц.

по табуреткам к солнцу, к верёвке из

самой прочнейшей из простыни на карниз,

и моя жизнь – коротенький эпикриз

тому эпизоду, где всё-таки мы не вместе.

Светлана не спеша потягивала Сент-Клемент через трубочку и растворялась в звуках бархатистого мужского голоса. Все проблемы сразу отошли на второй план: пропущенная (со стопроцентной вероятностью) завтрашняя пара по зарубежке больше не пугала до зубной боли, всё ещё пустой холодильник волновал и того меньше.

мне каждый нерв готов показать язык,

когда истерю – молча дают втык,

я нахожу пальцем на ощупь стык

наших с тобой последних прикосновений.

вот ты – игла, заусенец, команда, шов,

вроде был мальчик, а смотришь – уже большой,

я как борзая, слово – уже готов

не принимать самых простых решений.

Натали незаметно дёрнула подругу за руку и, когда Света оглянулась, состроила смешную физиономию. Это происходило всякий раз, как Ната снова и снова влюблялась однажды и на всю жизнь, и ей требовалась помощь Светки. Обычно эта помощь была особо и не нужна, но всегда бойкая Наташка боялась сделать этот важный и страшный первый шаг в одиночку. Вот и сейчас она подсунула Свете свёрнутую в комок салфетку, на которой карандашом накарябала: «после последнего стишка не расходимся. взять номер. пиу. »

Ната вечно влюблялась резко и бесповоротно. Для неё не существовало некрасивых и глупых. В худощавом бледном блондине с кривыми зубами и противным голосом она замечала притягательную мимику, в пухлом и низком рыжем парнишке, покрытом родинками от солнца – глубину глаз, а у не очень умного соседа – горделивую осанку. Влюбляясь не в людей, а в мелочи, из которых они состоят, она оставалась верна этим мелочам до последнего. Света очень ценила в подруге эту способность доверять миру и видеть красоту во всем, что её окружает. Вот и сейчас… Светлана оторвалась от записки и посмотрела на местного поэта, который заканчивал читать стих.

руки дрожат, разум теряет нить,

за облака из ваты прошу винить

тех, кого сам однажды призвал любить

и рисовать звёзды, чертить скрижали.

я вывожу древней вязью последний стих,

я замолкаю, ветер давно утих,

я подавляю даже невинный чих,

лишь бы глаза твои взглядом меня искали.

я не Маяковский, просто один из тех,

кого Вы в прошедшей жизни наприручали.

«Вот вроде невысокий, щуплый, с бородой, будто позаимствованной на вечер – нелепый, одним словом, но ведь цепляет», – подумала Светлана. Как только Николай, именно так звали парня, начинает читать свои стихи, сразу забываешь, кто перед тобой стоит. Хочется слушать, открыв рот. Вот так часто в жизни и бывает, что за скромной, а иногда и отталкивающей оболочкой скрывается хрупкая душа. Раз надорвёшь, два – и живого места на ней не останется…

– Спасибо всем, кто пришёл, – мягкий смущённый голос прервал её мысли, – читать на площади это одно, а вот так, почти глаза в глаза – страшно было, – робко улыбнулся бородач. Он уже дочитал последнее стихотворение и неловко раскланивался на импровизированной сцене.

– А можно автограф? – наперерез медленно утекающим из-за столиков людям кинулась Натали.

Светлана не успела даже моргнуть глазом, а Ната уже трясла перед её лицом всё той же мятой салфеткой, на обратной стороне которой теперь красовался электронный адрес поэта.

– Ветка, – мечтательно вздохнула она, – представляешь, он обещал мне ответить… – девушка уже мысленно составляла сценарий каждого диалога, прописывая реплики так, чтобы у парня не осталось никакого иного выхода, кроме как влюбиться раз и навсегда.

– Представляю, – Светлана улыбнулась уголками губ и обняла подружку, которая светилась от радости, – а теперь давай по домам, а? Спать хочу не могу. И на зарубежку рано вставать.

– Ну пошли, пошли, – всё так же светясь проворчала Натали.

Девчонки уже садились в попутку, когда двери «Паприки» снова распахнулись и пропустили Николая. Он, заметив девушек, помахал рукой и, обернув вокруг шеи зелёный шарф, зашагал в противоположную сторону. Ната снова улыбнулась.

***

Паше снился долгий и выматывающий сон, будто поставленный на репит.

Снова и снова он встречал в общаге девушку с большими наивными глазами и облаком белокурых волос. Она сидела на подоконнике среди разбросанных рюкзаков и пивных бутылок. Ребята, дружно заснувшие после очередной попойки, разлеглись кто где: на диване, в чугунной старой ванне, на полу в кухне и коридоре. Он перешагивал через груды неподвижных тел и не понимал только одного – что здесь делает она?

Девушка улыбнулась так радостно, что ему, окостеневшему в собственном сером отупляющем безразличии ко всему живому, вдруг до слёз стало светло на душе. Он подошёл к ней и, сорвав с шеи кулон, вложил его ей в узкую ладонь. Этот кулон в виде кленового листочка ему подарил в детстве отец. Папы давно уже рядом не было, но деревянная подвеска на кожаном шнурке продолжала висеть на шее, согревая в самые сложные моменты жизни. Пашка рос, крепчал, один шнурок сменял другой, и только подвеска оставалась неизменной. Это была единственная вещь, с которой он никогда не расставался. И вот теперь он отдал его незнакомке. Отдай он ей своё сердце – это значило бы гораздо меньше.