Неистовый узник - Александр Тамоников

Илья же этой ночью спал как убитый. Под утро приснился страшный сон – ноги связаны, а бежать – ну очень надо. Его Олесю уводили люди в грязной униформе с дубинками на поясе – хохмили, каламбурили, пошлепывали ее по разным местам. Он находился рядом, но был полностью парализован – даже выругаться не мог нормально! И снова ее глаза перед его глазами – кричащие, до краев наполненные болью…

Он проснулся весь в поту за полчаса до подъема. Снова мрачные мысли полезли в голову. Месяц прошел, как он сбежал из украинского концлагеря, и с каждым днем все неспокойнее на душе. Что с Олесей? Он боялся ей звонить, опасаясь, что СБУ ее вычислит. Что с людьми, страдающими в «Олимпике»? Их может быть много, очень много. В его бараке было примерно пятьдесят заключенных, а таких бараков в «Олимпике» не меньше десятка, они пустовали, но если заполнили и их – то это элементарная математика для второго класса. Люди гибнут постоянно – от побоев, болезней, которые никто не лечит, от непосильного труда на благо украинских чиновников. Вместо выбывших подвозят новых, «ротация» проходит постоянно. А скоро холода, и люди будут умирать еще чаще. Защитить их некому. В свободном и демократическом украинском государстве о правах человека стараются не задумываться…

Этот день был относительно свободным. Бойцы неукомплектованного взвода заступали в наряд по охране штаба. «Начкаром» он назначил старшину Бутейко, а сам на полдня отстранился от дел. Взвод разведки переживал не лучшие времена. Не сказать, что протекал процесс разложения, но какие-то его моменты были налицо. Отсутствие военных действий – замечательно, но для сохранения боеготовности – не лучший фактор. Угроза войны сохранялась, украинская армия сидела на границе и клацала зубами. Но воевать Киеву становилось невыгодно. Во-первых, деньги, во-вторых, политика, в-третьих, собственное реноме. Очередное поражение в войне (а оно очевидно) – и полный крах состоятельности киевского режима. Пойти на такое они не могли. Вооружение от границ толком не отводилось. Случались подвижки с передвижением колонн бронетехники, тягачей с гаубицами, но это, скорее, напоминало бег по кругу, чем демонстрацию миролюбивых намерений. И все же техника теперь работала не с прежней интенсивностью. Случались обстрелы (на которые силовики получали адекватный ответ), но они становились бессистемными. Разведка докладывала, что на конец сентября украинский Генштаб планирует военную авантюру, но это казалось маловероятным, напоминало вброс дезинформации. На фоне этой неопределенности (ни туда ни сюда) вооруженные силы республики тоже превращались во что-то аморфное. Пользуясь затишьем, люди уезжали домой – кто-то в отпуск, кто-то решил совсем завязать с военной службой. Во взводе оставались двенадцать человек, да и те теряли энтузиазм. Одно дело – защищать братский народ (или собственную землю) от набегов фашиствующих захватчиков, и другое – тупо ходить в наряды. Оставались преданные – в том числе Антон Беженцев, у которого худо-бедно зажила рука. Он уже приступил к своим обязанностям, хотя и считался в отпуске при части – имел полное право валяться на кровати и читать книжки.

К десяти утра нервная трясучка только усилилась. Илья не выдержал – уединился в дальнем уголке общежития, набрал заветный номер. Последний раз он звонил Олесе три недели назад. Она чего-то боялась. Он клятвенно заверил: больше без нужды звонить не будет, не станет подвергать ее риску. Он ее безумно любит, рано или поздно они встретятся, будут вместе, он что-нибудь придумает. Она ведь знала, какой он выдумщик. Олеся смеялась сквозь слезы, тоже признавалась в любви, обещала, что сама позвонит, когда не будет опасности… И что? Три недели прошло. Он с дрожью вслушивался в длинные гудки, психовал: ну, давай же, ответь! И сердце оборвалось, когда на том конце сняли трубку, и мужской голос вкрадчиво поинтересовался: «Алло? » Он чуть не ляпнул: «А Олесю можно? » В глазах потемнело, что за хрень? Может, на работе, бросила телефон, а случайный мужчина, оказавшийся рядом, решил ответить? Имелась масса разумных объяснений. Да черта с два, не было разумных объяснений! Голос на другом конце эфира был приторный, какой-то насмешливый. Он не настаивал – дескать, говорите, ну? Он ждал. Илья не смог ничего сказать, надавил на клавишу отбоя. И заметался, как волк по клетке. Все пропало, Олесю взяли! Оставалась еще одна лазейка – мама Олеси. В последнем разговоре она продиктовала несколько цифр – сообщила на всякий случай телефон своей матери, Нины Андреевны. «Если что-то случится, Илюша, позвони ей. Она ответит, если сможет. Я все ей рассказала – что у меня есть молодой человек, которого зовут Илья, я его очень люблю, он хороший, надежный… Что ты, милый, я не стала ей говорить, что ты служишь в ополчении. Она ничего не знает о тебе, кроме того, что ты есть…»

Илья терзался, не мог решиться. А если и мать «под колпаком»? Да что такого, в конце концов? Позвонил мужчина, искал Олесю, перезвонил матери. Пробить его номер все равно не смогут, тем более не определят владельца телефона. Владелец не пальцем делан – засечь местоположение аппарата невозможно, владелец зарегистрирован в Винницкой области… Он больше не мог терпеть, извлек из памяти нужный набор цифр, постучал по клавишам. По крайней мере, телефон был включен – эфир прорезали длинные гудки. И снова сердце укатилось в пятки, когда абонент отозвался. Впрочем, им оказалась женщина с безжизненным голосом. Она сказала: «Да, я вас слушаю».

– Это Нина Андреевна?

– Да, это я, а вы кто?

– Нина Андреевна, это Илья, знакомый Олеси… Я не могу до нее дозвониться, трубку берет мужчина… Вы можете сейчас говорить?

– Да, могу, я одна…

– Нина Андреевна, только не волнуйтесь, – частил Илья. – Если ваш телефон прослушивают, этот разговор не засекут – будут помехи. Придумайте что-нибудь – родственник с Западной Украины, еще кто-то… Нина Андреевна, что с Олесей?

Она заплакала, и Илья окончательно пал духом.

– Да, Илюша, она говорила про вас… За ней пришли вчера вечером, это люди из СБУ… Вроде вежливые, но ничего и слушать не хотели – ни про меня с моими болячками, ни про маленькую Иришку. Им поступил какой-то сигнал на Олесю. Она уверяла, что это ошибка, но ее увезли… – Женщина уже плакала навзрыд.