Сирийский эшафот - Александр Тамоников

«Поселить бы Валерку с Женькой на полгодика в одной квартире, – мечтал в такие моменты капитан. – Да так, чтобы не выходили, а постоянно нос к носу. Может, тогда исчерпали бы разговорный лимит…»

– …Я тебе, Женя, так скажу, – низким голосом рассуждал прапорщик, – в мире есть только две нации, реально умеющие воевать. Это немцы и мы – русские.

– А японцы? ! – распаляясь, не соглашался молодой старлей. – Да и «пиндосы» не пальцем деланы – тоже на кое-что способны.

– Брось, какие из них вояки! – отмахнулся Грид. – Вот послушай одну историю со слов моего бати. Он, между прочим, хоть и семнадцатилетним пацаном на фронт попал в сорок третьем, но до Берлина пешком всю Европу протопал.

– Давай! Истории от фронтовиков – это всегда вне очереди.

Валера неторопливо подпалил сигарету, затянулся и, выпустив клуб сизого дыма, начал:

– После победы батю моего оставили в армии еще на семь лет. Сразу-то домой отпустили тех, кто в годах да израненный. А ему пришлось и в Германии связистом потрудиться, и по гарнизонам в Союзе помыкаться. Но и его службе пришел конец – в пятьдесят втором демобилизовали.

– Он еще холостым был?

– Да, с моей мамой они на Дальнем Востоке познакомились, куда он и рванул в пятьдесят четвертом. Там устроился в рыболовецкую артель и стал на маленьком суденышке регулярно ходить в море. И вот однажды, году в шестидесятом, спасли они команду тонущего японского траулера – человек пятнадцать на борт подняли, привезли в свой порт, сдали. Япошек тогда подлечили и отправили на родину, а у меня до сих пор хранится благодарственное письмо от японского консула. Потом семья моя переехала на Большую землю – в село, где вырос отец. Там я у них и родился. Году этак в девяносто втором, когда отцу уже было далеко за шестьдесят, один из спасенных рыбаков отыскал его и прислал длинное письмо, где в очень вежливой форме приглашал посетить его страну и встретиться у него дома, все расходы, естественно, он брал на себя.

– Ого! – удивленно тряхнул шевелюрой Женька. – И что же, принял твой батя приглашение?

– А чего ж не принять? Он уже отдыхал на заслуженной пенсии, но форму держал: здоровый был, не болел. К тому же япошка и в наш МИД письмецо нацарапал: так, мол, и так, посодействуйте. Оттуда какой-то представительный мужик позвонил в областную администрацию и распорядился немедленно оказать посильную помощь. В общем, отца с матерью в эту поездку собирал весь район.

– Ну и? – нетерпеливо елозил по сиденью старлей.

– Прилетели они в Токио – в аэропорту встречает представительная делегация с цветами. Сначала, как и полагается: пресс-конференция с журналистами и телекамерами, слова благодарности от спасенных и их родственников. Потом обед в традиционном стиле и обзорная экскурсия по столице. Ну, а после тот японец привез их к себе домой, в пригород Токио. Его сын владел небольшим бизнесом по вылову краба, постоянно контачил с нашими рыбаками и неплохо знал русский язык. Он и стал переводчиком в долгом разговоре.

– О чем же они говорили?

– О разном. Вообще-то познания среднего японца о России довольно мало отличаются от фантазий Геродота с его Гипербореей. В японской ментальной вселенной к северу от острова Хоккайдо начинается неизведанная черная дыра, которая простирается до восточных границ Германии. Далее японский телескоп вновь улавливает свет далеких звезд, и жизнь продолжается. Но спасенный японец здорово отличался от стандартных параметров и знал о России гораздо больше любого японского астронома. Он тоже был в возрасте – даже постарше моего отца – и тоже повоевал во Второй мировой. И вот что отметили мои родители: при общении японцы выказывали гостям из России чересчур уважительное отношение. Вроде бы понятно: во-первых, отец принимал участие в спасении тонущих рыбаков, во-вторых, японская нация вообще помешана на традициях и, в частности, на уважении старших. Но тут было не просто уважение, а какой-то пиетет с возведением в статус богов.

– В чем же было дело?

– Мой отец, не избалованный подобным отношением на родине, за рюмкой саке тоже поинтересовался причиной такой странности. На что старый японец ответил: «Для людей моего поколения это норма. Чувство огромного уважения к русским мы унаследовали после войны».

– Мы же практически не воевали с ними! – воскликнул Суров.

– Воевали. Только недолго, но зато очень эффективно. Мой отец продолжал расспрашивать японца, и тот рассказал: «Когда началась война, мы знали свою собственную силу, а она была огромной. Прекрасно видели, как ведут против нас войну американцы, британцы, канадцы и австралийцы. Отлично знали силу и мощь наших союзников – немцев. Но когда в сорок пятом пришли русские войска, то в нашем национальном сознании все перевернулось и сломалось. Вы были из другого, незнакомого доселе мира. Вы были катком против беззащитного мотылька! Мы ощущали себя младенцами, пытающимися остановить грозных великанов. Мы не успели опомниться, как нашу армию раздавили. Раздавили и расплющили, даже не заметив».

– Да, в сорок пятом боевой опыт, слаженность действий и уровень материально-технического оснащения Советской армии были на высоте. Тогда с нами даже «пиндосы» боялись связываться, – не без гордости в глазах кивнул Женька.

– Опыт, слаженность и техника – большое дело, – согласился Грид. – Но имелся еще и русский дух, помноженный на отвагу и смелость. Так что нет, Женя, на свете крепче воинов, чем русские. Пожалуй, где-то рядышком могут встать только немцы. И все. Ни «пиндосы» с британцами, ни арабы, ни тюрки с горцами. Все, на что способны эти вояки, – короткие операции после массированных авиационных налетов, вылазки и партизанщина. А воевать по-крупному под силу лишь двум нациям на земле. Так, чтобы зарубиться насмерть, без боеприпасов, врукопашную с саперными лопатками, с лишениями, болезнями и голодом против превосходящего в разы противника… Японцы в сорок пятом прочувствовали это на собственной шкуре.

– Убедил, – вздохнул Евгений.

Старший лейтенант Суров прошел иной путь, совсем не похожий на военную карьеру Андреева.

Он тоже родился и долгое время жил в большом областном городе. Тоже неплохо учился в специализированном лицее, но спорту уделял куда больше внимания, чем школьной программе. С третьего по выпускной класс он перепробовал множество видов спорта: плавание, прыжки в воду, троеборье, бокс… Но по-настоящему его затянула стрельба. В тире и на стенде он пострелял из разного спортивного оружия: из винтовки, пистолета, ружья. В конце концов, остановился на винтовке, так как с ней получалось показывать наилучшие результаты.