Мы против вас - Фредрик Бакман

Как будто журналисты не звонили Петеру и его семье. Ни он, ни Мая не отвечали на их вопросы. Они поступили правильно, они держали язык за зубами, но… недостаточно долго.

* * *

Пока восемнадцатилетний Вильям Лит, пользуясь всеобщей ненавистью к Петеру Андерсону, все лето собирал команду «Хед-Хоккея», в другом уголке коммуны велись переговоры иного рода. Отец Вильяма Лита заседал в правлении гольф-клуба, он играл с директорами банков и местными политиками, но любили его не только за дружбу с богатыми людьми, но и за то, что он «называл вещи своими именами». Чтобы получить право провести чемпионат, коммуне требовалась поддержка предпринимателей, а те ясно дали понять: один хоккейный клуб, а не два. Они упирали на «ответственное финансирование» – с ударением на слово «ответственное».

И вот теперь, за несколько дней до праздника середины лета, телефоны по всему пляжу зазвонили, загудели и зажужжали одновременно. Сначала весь берег замер, а в следующий миг вся стая накачанных восемнадцатилетних парней злорадно взревела. Громче всех орал Вильям Лит. Он влез на дерево и повесил два красных флага «Хед-Хоккея», и они плеснули на ветру, точно кровь из раны посреди зелени – цвета «Бьорнстада».

Команда Лита полукругом собралась под деревом в ожидании драки. Но они были слишком крупными и слишком сильными; все, кто сидел на берегу, ходили в ту же школу, так что ссориться с ними никто не решился. Пляж перешел в полное владение Лита. Берег поделили так, как делят люди все остальные миры: на наших и чужих.

Подростки на берегу видели этих парней, ненавидели их – но ничего не могли поделать. Те, кто любил «Бьорнстад-Хоккей», но не решался замахнуться на компанию Вильяма Лита, неминуемо должны были направить свой гнев на кого-нибудь другого. На более слабого.

* * *

Прочитав первые, анонимные эсэмэски, Мая и Ана выключили телефоны. «Все из-за тебя», «Сдохнешь, паскуда! Если клуб погибнет, ты умрешь! », «Мы и до твоего папаши доберемся! !». Ана и Мая понимали, что происходит, знали, на кого обрушатся ненависть и угрозы. Кое-кто будет думать, что в гибели «Бьорнстад-Хоккея» виновна Мая, потому что она должна была «держать язык за зубами», другие станут злорадствовать – «так и надо врушке-потаскушке».

Мая ушла в ванную, и ее вырвало. Ана сидела на полу в прихожей. Она читала, что группа поддержки для жертв изнасилования называет себя «выживающие». Потому что именно этим они и занимаются изо дня в день – снова и снова выживают в том ужасе, через который прошли. Интересно, думала Ана, существует ли слово для других: для тех, кто позволил преступлению совершиться. Люди всегда готовы разбить твой мир, лишь бы не признавать, что толика вины за поступок какого-нибудь мальчика лежит и на них. Проще внушить себе, что это «отдельный эпизод», и все отрицать. Ана мечтала избить Кевина до смерти, за то, что он сделал с ее лучшей подругой, но еще больше ей хотелось разнести вдребезги весь город – за то, что он делал с Маей теперь.

Эти придурки ни за что не скажут, что «Бьорнстад-Хоккей» погубил Кевин – они будут говорить, что клуб погубил «скандал». Потому что проблема для них не в том, что Кевин стал насильником, а в том, что Мая стала жертвой. Не будь Маи, ничего бы не случилось. От женщин одни проблемы – в мужском мире.

Мая и Ана сложили рюкзаки, вышли из дому и направились в лес. Они даже не знали, куда идут. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. Ана не взяла с собой ружье. Потом она об этом пожалеет.

* * *

Лео дожидался темноты, прячась на лесной опушке. Когда берег опустел, он снова прошмыгнул к озеру, взобрался на дерево и поджег красные флаги. И снял на камеру, как огонь пожирает буквы, как горит эмблема «Хед-Хоккея». А потом анонимно выложил видео в сеть – туда, где, как он знал, его увидит вся школа.

Говорят, насилие пришло в Бьорнстад тем летом, но это неправда. Оно угнездилось тут раньше. Потому что люди зависят от других людей, и мы никогда не простим этого друг другу.

5

Человек состоит из множества вещей

Молодой человек шел через лес, голый до пояса и с рюкзаком на спине; на руке у него красовалась татуировка с медведем. Адвокат, хорошо одетая женщина, сидела у себя в кабинете, перед ней на столе стояли фотографии мужа и детей. Ей снова только что позвонили из транспортной фирмы; адвокат не понимала почему. А по шоссе ехал на джипе некто, в бардачке у него лежал список имен.

Мобильники вибрировали у всех. Петер Андерсон еще сидел на собрании в администрации, а политики уже слили новость о том, что «Бьорнстад-Хоккей» – банкрот. Высокооплачиваемые консультанты по связям с общественностью объяснили муниципалам, что «историю» надо «держать под контролем».

Молодой человек в лесу, адвокат в своей конторе, некто на джипе – все они возьмут в руки телефоны. Новость дотянется до всех.

* * *

Каждый человек состоит из множества вещей, но в глазах других людей мы бываем, как правило, лишь чем-то одним. Мира Андерсон – адвокат, закончившая два иностранных университета, в Бьорнстаде оставалась «женой Петера Андерсона». Бывали дни, когда она сама ненавидела себя за то, что ее это так бесит. За то, что ей мало быть чьим-то человеком.

Сейчас Мира обедала за письменным столом, в окружении розовых стикеров со списками дел, и желтых, напоминавших о том, что надо купить и какие дела можно переложить на других членов семьи. У компьютера стояла фотография Лео и Маи. Под их взглядом Миру мучила совесть и замучила бы до смерти, если бы не внезапный топот в коридоре.

Тут Мира почти улыбнулась, хотя все лето жила в аду. Она точно знала, кто сейчас ворвется в кабинет. Во-первых, кроме нее самой, на рабочем месте за несколько часов до праздника оставалась единственная коллега – такой же трудоголик. Во-вторых, когда коллега входила, дверь никогда не открывалась – она распахивалась так, что грохала о стену. Ростом под метр девяносто, коллега была такой громогласной, будто и в ширину имела примерно столько же. Проигрывать она не умела как никто: если кто-нибудь из сотрудников принимался жаловаться, она обычно отвечала: «Заткнись и выстави счет! » Сейчас она, как обычно, завела разговор с середины фразы, словно Мира сама виновата, что пропустила начало: