Я отвернулась - Джейн Корри

– Ага. А как же ты?

– Не беспокойся. Я смогу о себе позаботиться. Думаю, что мне тоже пора сваливать отсюда.

Затем она тычет меня в бок:

– Ступай прямо сейчас.

Мне не нужно повторять дважды.

Глава 9

Элли

Мы с отцом долго подготавливали дом к приезду моего младшего брата. Это прекрасно – работать вместе без чьего-либо вмешательства. Мы снова одна команда. Только папа и я. Я помогла установить маленькую кроватку с голубыми бантами в углу спальни, которая раньше принадлежала моей настоящей матери, а теперь папе и его новой жене. Затем я застелила ее одеялом с изображением Кролика Питера, вышитым бабушкой Гринуэй. Она делала его, пока мы бок о бок сидели на диване и смотрели «Улицу Коронации». Время от времени она громко ахала, если не одобряла поступков кого-то из персонажей. (Здесь, в тюрьме, девушки тоже получают удовольствие от чувства зрительской сопричастности. Многие кричат: «Ах ты, тупая сука! » или «Не доверяй ему! » – пока мы смотрим «Корри» в общем зале после чая. )

Отец выкатил из гаража детскую коляску. Он сказал, что это «Серебряный крест» [6 - «Серебряный крест» – название фирмы-производителя. ], хотя в ней не было ничего крестообразного. Ее не полагалось заносить в дом до рождения, так как это считалось плохой приметой.

– Но почему? – спросила я.

– Просто глупые бабушкины сказки, – ответил он.

«Серебряный крест» занял половину коридора. Я пробовала держаться за ручку и представляла, что толкаю коляску со своим новорожденным братиком. От этого я чувствовала себя совсем взрослой и вместе с тем опасалась. Моя новая мать так разозлилась, когда я чуть не уронила его. В будущем следовало быть осторожней.

Я видела, что отец тоже волнуется.

– Ты должна быть снисходительна к маме, когда она вернется домой, – постоянно твердил он. – Рожать очень утомительно. Люди от этого становятся ужасно нервными.

Он говорил так, словно убеждал самого себя.

Даже бабушка Гринуэй казалась встревоженной.

– Попомни мои слова, – бормотала она, – отныне все будет не так, как прежде.

Такие замечания всегда делались, когда отца не было поблизости, а я слишком боялась повторить их ему – вдруг они окажутся правдой.

На другой день, однако, бабушка выглядела повеселей.

– Вот что, – объявила она. – Помоги-ка мне накрутить волосы.

Я видела раньше, как она делает это за кухонным столом. Необходимый инвентарь – несколько клочков бумаги, ужасно пахнущий белый лосьон и бигуди, которые выглядели как маленькие мохнатые сосиски. Я всегда терялась, если входила в кухню, когда там затевалась эта сложная процедура. Так что возможность присоединиться к священному обряду казалась чем-то из ряда вон выходящим.

– Будешь по одной подавать мне бумажки и папильотки, когда я скажу, – властно провозгласила она.

Отец нас не отвлекал, за исключением одного раза, когда попытался войти, чтобы поставить чайник.

– Не мешай, – проворчала бабушка Гринуэй. – Иди куда-нибудь. Разве не видишь, что твоя дочь делает тут чрезвычайно важную работу?

Ее слова заставили меня раздуться от гордости.

– Прошу прощения, что побеспокоил вас, дамы, – сказал отец, подмигивая. Бабушка подмигнула в ответ, хотя я и не поняла почему. У меня потеплело в груди: я словно снова стала частью счастливой семьи.

Наконец настал день, когда моя новая мать и маленький брат должны были приехать домой. Они бы выписались и раньше, пояснил отец, но возникли какие-то «осложнения». Он произнес это тоном, не предполагающим дальнейших расспросов.

Отец уехал за ними, и вскоре мы с бабушкой Гринуэй встали у окна гостиной, высматривая машину.

– Я помню, как возвращалась с ней из роддома, – пробормотала бабушка. – Мне едва исполнилось восемнадцать. Ничто не предвещало беды. Совсем как сейчас.

И она сжала мою ладонь.

Наконец синий «Форд Кортина» отца показался на дороге. Он остановился возле дома. Папа выскочил и метнулся к задней двери, чтобы ее открыть. Мы с бабушкой Гринуэй прижались носами к окну. От нашего дыхания стекло запотело, и пришлось протирать его, чтобы лучше видеть.

Отец помогал моей новой матери выбраться из машины. Та держала в руках сверток из белого одеяла – очень осторожно, как будто он стеклянный. В моей памяти мелькнула любимая голубая чашка моей настоящей матери, разбившаяся на мелкие осколки. Я вздрогнула.

– Все будет в порядке, – сказала бабушка Гринуэй, обнимая меня рукой за талию. Но я понимала, что она просто пытается меня приободрить.

Дверь открылась.

– Вот мы и дома! – воскликнул отец. В его голосе чувствовалась дрожь, хотя я видела, что он старается казаться веселым. – Мы вернулись!

Я была так взволнована! Хотела поскорей снова увидеть своего младшего братика. Выбежав в холл, я едва не налетела на них.

– Осторожней! – резко сказала моя новая мать.

Отец кивнул.

– Мама права. Дети – они как фарфор, Элли. Очень хрупкие.

Противный холодок снова пробежал по моей спине.

– Давай я помогу тебе сесть на диван, Шейла, – продолжал он. – Тогда Элли сможет устроиться рядом и получше рассмотреть.

– Только недолго, чтобы она не надышала на него всякими микробами.

– Ради всего святого, прекрати мельтешить! – вмешалась бабушка Гринуэй. – Ребенок ничем от нее не заразится, и в любом случае детям надо укреплять иммунитет.

– Это ты меня так поздравляешь, да, мама?

– Я уже все написала в открытке. Элли, давай посмотрим вместе.

Мы уселись по обе стороны белого свертка. Теперь я рассмотрела его гораздо лучше, чем в больнице. У брата были самые ярко-голубые глаза и самый прелестный розовый ротик, которые я только видела.

– О, – выдохнула я, – он невыносимо прекрасен!

Инстинктивно я погладила его маленькие пальчики. Кожа была такой мягкой!

– Ты вымыла руки? – требовательно вопросила моя новая мать.

– Да! – солгала я. Обычно я говорила правду, но мне не хотелось его отпускать. Я ему понравилась! Он забавно кряхтел, совершенно ясно показывая, что рад меня видеть. Мы будем друзьями навеки!

– У него уже есть имя? – спросила бабушка Гринуэй. Судя по дрожи в ее голосе, она тоже была тронута.