Терапия памяти - Марина Крамер

Матвей был ощутимо зол, его брови сошлись к переносице, а лоб перерезала вертикальная морщина – так бывало всегда, если Мажаров сердился.

– Что я сделала не так? – не выдержав, спросила я, развернувшись, чтобы видеть его реакцию.

– Спихнула мне клиентку, которой почему-то не хочешь заниматься сама.

– Ну, так не в первый раз. Почему именно сегодня ты решил разозлиться?

– Тебе не показалось, что она врет?

– Показалось. Более того – я почти уверена в этом, но жизнь клиентов нас не касается, как не касается их вранье. Ей нужна помощь – она ее получит. – Я приоткрыла окно и закурила.

– Тебя продует, – автоматически заметил муж.

– Я быстро… Матвей, ну, ты ведь понимаешь… отказать Семенцову – навлечь на клинику неприятности, он мстительный и злопамятный.

– Так можно договориться до чего угодно, в том числе и до откровенного криминала. И тогда клинику точно закроют.

– Да какой тут-то криминал? Шелест, конечно, привирает про обстоятельства травмы, и дело в полиции они замяли – мол, шума не хотят, ты ведь слышал. Но если все так, как она рассказывает, то ожог должен быть гораздо глубже. Кроме того, странно, что глаз не пострадал – даже рядом нет ни единого следа, ни крошечного ожога, который неминуемо был бы от попавших капель. Ведь жидкость, соприкоснувшись с довольно упругим препятствием, обязательно разлетится каплями, так? Ну, тогда почему рана сплошная, нет никаких точечных ожогов на периферии? – Я выбросила окурок и закрыла окно.

Матвей молчал, глядя на дорогу, но я знала, что думает он об этом же – уж что-что, а замечать мелочи мой муж умел не хуже меня.

– Матвей… ну, какой у нас выход? Я могу завтра сказать ей, что оперировать ее в нашей клинике не будут. Но посмотри на это с другой стороны. Рана несвежая, ей как минимум дня три-четыре, ты только представь, какие мучения испытывает эта женщина. Я удивляюсь, как ей удалось сохранить рану без признаков нагноения. Но ведь ты понимаешь, что еще день-два – и у нее может развиться сепсис. Если мы ее отошлем обратно – ты поручишься за то, что она долетит нормально и не упадет замертво, скажем, на трапе самолета в Москве?

– Если ты хочешь воззвать к моей врачебной совести, то не стоит. Я прекрасно понимаю, чем грозит промедление. На стол я ее возьму хоть завтра – думаю, к двум часам мы получим все результаты. Нужно хотя бы обработку провести, все почистить и подготовить, а уж потом решать вопрос о пересадке, все равно сейчас ее делать нельзя.

Я вынула из кармана мобильный и набрала номер ординаторской.

Дежуривший сегодня Филипп Басалаев ответил почти сразу:

– Слушаю.

– Филипп Аркадьевич, это Драгун. Попрошу вас понаблюдать за клиенткой из пятой палаты и подготовить ее к операции на завтра. В операционную она пойдет часа в два, там будет «окно». Так что было бы хорошо все результаты анализов положить на стол доктора Мажарова уже часам к десяти.

– Конечно, все сделаем, Аделина Эдуардовна, – заверил Филипп.

– Спасибо. Спокойного дежурства.

В клинике дежурства обычно и без моих пожеланий проходили спокойно, мы все-таки не рядовая больница, к нам не везут экстренных, хотя порой такое тоже случалось – могли согласовать больного из автодорожной, например, с обширными повреждениями лицевых костей, и тогда мы по собственной методике оказывали помощь сразу, а не дожидались, пока переломы срастутся, чтобы потом вновь ломать. Методика принадлежала Матвею, я лишь немного помогла ему в разработке, и подобные операции делали только в нашей клинике, но они, конечно, были редкостью.

– Давай в ресторан заедем, – предложил вдруг муж. – Время еще позволяет, народа немного, посидим, поужинаем – и домой.

– А не часто? Мы вчера в ресторане ужинали. И потом, ты же за рулем.

– Так мне завтра и в операционную.

– Мне, кстати, тоже, так что предлагаю романтический ужин перенести на вечер пятницы, чтобы точно никуда не торопиться.

– Убила весь настрой, – со смехом подвел итоги муж. – Ладно, едем домой, ты, наверное, права, лучше в пятницу посидим.

– Надо бы подарок твоей маме поискать к Новому году.

– Ты же знаешь маму – ей бы пару новых форм для тортов, и она уже счастлива.

– Предлагаю к формам еще путевку в профилакторий добавить, она в последнее время жалуется на усталость. Вот пусть проведет остаток января в приятном месте со всеми расслабляющими процедурами, – предложила я, зная, что только Матвей сможет уговорить свекровь куда-то поехать.

Он взъерошил волосы на затылке и произнес:

– А идея отличная… Помнишь, мы на майские с тобой ездили в отличный профилакторий? Думаю, зимой там не хуже.

– Зимой там даже лучше – народа меньше, кругом лес, рядом никаких дорог, заводов и выхлопов. Тишина, красота и покой. Так что – я завтра позвоню, закажу?

– Заказывай, конечно.

– Ну и отлично. А формы для тортов в «Мечте кондитера» купим.

Магазин «Мечта кондитера» был любимым местом моей свекрови. Она проводила там часы, рассматривая и выбирая разные приспособления для выпечки, названия которых лично мне не говорили вообще ничего. Но Ирина Кирилловна, всегда очень деятельная и умеющая делать все своими руками, например, варить земляничное мыло, год назад внезапно увлеклась выпечкой, да так, что вместе с двумя подругами они организовали небольшую кондитерскую, где сами пекли и продавали торты и разные пирожные, кексы и вафли, получили разрешение, оформили патент и лицензии, арендовали помещение и теперь из праздных пенсионерок превратились в настоящих «королев выпечки» – их изделия очень быстро нашли покупателей, и у кондитерской появилось множество постоянных клиентов.

Ирина Кирилловна, как самая энергичная, заправляла всем и отвечала за закупки продуктов и инвентаря, но иногда любила и сама испечь что-то эксклюзивное на заказ.

Разумеется, в ее возрасте уже было тяжеловато вести такой активный образ жизни, она стала иной раз жаловаться мне на повышенное давление – так, чтобы об этом не слышал Матвей, потому отдых ей был просто необходим. Ничего, справятся компаньонки и без нее пару недель.

Выйдя замуж, я внезапно полюбила возвращаться домой. Вроде ничего не изменилось – мы жили в моей квартире, удобной и уютной, но до того, как здесь поселился Матвей, я не чувствовала этого. А теперь, открывая дверь, сразу понимала – это дом, наш дом, дом, где нам вдвоем хорошо.