Морозный ветер атаки - Александр Тамоников

– Да бес с тобой. – Вербин побледнел, быстро глянул на лейтенанта. – А ты, Гулыгин, не передергивай, я вообще не об этом говорил!

– Уймитесь, спорщики, – сказал Шубин. – Не наше это дело – деревни сжигать. До следующего вечера провозимся. Все, на выход.

– А бабу оставим? – насупился Гулыгин. – Развяжется же, тварь, сбежит.

– Да и шут с ней, – отмахнулся Шубин. – Куда она сбежит? Все ее подельники мертвые. Или почти все. Навстречу немцам побежит, платочком махать будет? Да они пристрелят ее и разбираться не станут. Ничего, окончится война, все получат по заслугам.

– Товарищ лейтенант, немцы едут, – постучал в окошко Гончар.

Он так буднично об этом сказал! Дернулись все, залязгали затворы.

– Их немного, товарищ лейтенант, – добавил Гончар. – Только мотоциклы – точно вам говорю, у меня слух музыкальный. Вы бы не выходили из дома-то? Сразу вас увидят. А мы вокруг хаты оборону займем на всякий случай.

– Бежим, товарищ лейтенант? – неуверенно предложил Лазаренко – Можно через заднее окно – и в огород…

– Отставить, – бросил Глеб, – смыться успеем, не сбежит твой огород…

За окном уже светало. Как-то незаметно пробежало время. Вербин притушил керосиновую лампу, разведчики застыли у окна. Треск мотоциклетных моторов становился все явственнее. Возможно, это авангард неприятельского войска, будет прискорбно, если за этой «первой ласточкой» нагрянет вся армия. Но это мог быть и разведывательный дозор, оторвавшийся от основных сил…

Воздух светлел. Избы, заваленные снегом, проявлялись, как фантомы, из студеного воздуха. Мотоциклы шли по расчищенной дороге, растянувшись в колонну с четкой дистанцией. Немцы предпочитали не рисковать. Гостеприимность Подмосковья они уже познали. Над снежным валом у заборов плыли каски характерной формы.

Головной мотоцикл притормозил, пилот осмотрелся, задержал взгляд на избе, где прятались разведчики. Немного поколебался, потом поддал газа и покатил дальше. Мимо калитки проследовали четыре мотоцикла с колясками. В одной из них находился пулемет, в других – непонятно что, слишком быстро проехали.

Треск понемногу затихал. Застонала женщина. Бойцы уставились на связанное тело. Из полумрака поблескивали недобрые глаза.

– Лежите, барышня, – пробормотал Лазаренко, – получайте удовольствие, пока вас не убили.

По всей вероятности, мотоциклисты должны были вернуться, уткнувшись за околицей в снежный вал. Проехать там мог только танк или мощный вездеход.

Пилоты заглушили двигатели, и пару минут было тихо.

«Ругаются, – подумал Глеб, – что местные не подготовили дорогу к их прибытию». Но никто и не обещал, что здесь будет Париж. Колонна потянулась обратно, нарастал раздражающий стрекот. Снова в поле зрения появились все те же каски.

Головной мотоцикл остановился напротив калитки – пилот развернул машину поперек дороги. Мотоциклисты, панцергренадеры – мотопехота, предстали во всей красе: в длинных шинелях, до зубов вооруженные, под касками какие-то шапочки, чтобы не мерзли головы. Неудержимо светало, видимость улучшилась: на небритых солдатских лицах серебрился иней. Белели ресницы, брови. У пулеметчика замерзли сопли и висели под ноздрями, словно белые затычки.

Ствол пулемета проделал дугу и уставился на крыльцо. Стрелок остался в коляске, двое других слезли и разошлись, сняв с плеч автоматы. Солдаты замерзли: сидевший сзади был даже без перчаток, одной рукой держал автомат, другую прятал за отворотом шинели.

– Вот скажите на милость, почему именно эта изба их привлекла? – расстроился Вербин.

– Потому что центральная и самая добротная. И печка в ней топится, – отозвался Глеб. – Могу привести еще пару доводов. Греться идут.

– Убираться не пора, товарищ лейтенант? – задумался Вербин.

– Ага, и бабу с собой возьмем, – хмыкнул Гулыгин, – и эту троицу усопших.

Назревали неприятные события. Глеб прислушивался, не подходят ли основные силы. Пока бог миловал. Подтянулись остальные мотоциклы, перекрыли дорогу. Морозный воздух разорвали каркающие команды. Снежный вал отчаянно мешал! Но неприятельским солдатам он также заслонял обзор.

В поле зрения показался офицер в звании обер-лейтенанта – молодцеватый, подтянутый. Он явно форсил, хотя замерз не меньше прочих, носил шинельку на рыбьем меху, тонкие тряпочные наушники под фуражкой, явно не рассчитанные на российскую стужу. Офицер осмотрелся, вытянув шею. По команде два автоматчика прошли на участок, разбежались и присели. Иней на лицах превращал их в жутковатых сказочных персонажей. Один укрылся за бочкой, другого устроил сугроб. В голове сразу же возник вопрос: пробьют ли пули сугроб?

Раздалась команда, и на участке появились еще двое, побежали по дорожке к крыльцу. Остальные остались на дороге, щелкали зажигалки – весьма сомнительный способ согреться. Справа, метрах в тридцати, на соседнем участке отметилось движение – некто в маскхалате прополз между раздвинутыми штакетинами. Шевелился кто-то еще, помогал товарищу. Приятно знать, что другая часть группы где-то рядом.

– Готовы встретить гостей, товарищи? – тихо спросил Шубин. – Обойдемся без шума… во всяком случае, поначалу. Вербин, держи на мушке пулеметчика – его убрать в первую очередь.

Расклад был не в пользу разведчиков – двенадцать против восьми. Но откровенных неумех Шубин не отбирал. Даже среди ополченцев встречались способные ребята.

Немцы уже топали по крыльцу. Стучаться не стали, распахнули дверь. Загремел опрокинутый тазик. Немец что-то зло прокричал. В сенях было тепло, но солдаты рвались туда, где еще теплее! Нежданные гости возникли в дверях, возбужденные, с автоматами наперевес. Они спешили, инерция живого тепла тащила их в горницу. Здоровый фриц выпучил глаза, мотнул головой, едва не стряхнув с нее каску.

Картина так себе – мертвые тела сельчан, связанная женщина с кляпом во рту, какие-то смутные, а главное, вооруженные личности в маскировочных халатах…

Острое лезвие вошло под ребро, как нож в масло – немец поперхнулся, закашлялся. Нож рвал еще живые ткани, хозяйничал в чужом организме. Гулыгин выдернул лезвие и варежкой заткнул фашисту рот.

Второй не успел ничего понять – Глеб ударил его прикладом в загривок ниже каски. Хрустнул шейный позвонок, солдат захлебнулся, потерял дар речи, Лазаренко с Вербиным приняли его на руки и аккуратно положили на пол. Гулыгин пристроил рядом своего, собрался вытереть лезвие о шинель мертвеца. Но передумал, задумчиво глянул на второго – тот еще подавал признаки жизни, конвульсивно вздрагивал. Гулыгин ударил его в сердце, немец вздрогнул и затих. Боец аккуратно вытянул нож, опасаясь обильного кровотечения, и только после этого вытер его о сукно.