Любовь как смерть - Елена Арсеньева

* * *

– Tы! – возмущенно выкрикнула Маша, и Бахтияр, сильно вздрогнув, открыл свои самозабвенно зажмуренные глаза. – Это не соловей! Ты свистел? Зачем?

Он не сразу смог ответить, глядя расширенными черными глазами в ее разгоревшееся лицо. Потом разомкнул губы:

– Да так… свистел, как бюль-бюль [4 - Соловей (тюрк. ). ]: думал, может, высвищу какую-нибудь себе пташку… слетит она ко мне со своей веточки. Вот видишь – и высвистел.

– Я не к тебе, – заносчиво промолвила Маша, – я только поглядеть, кто тут заливается.

– Я и заливаюсь, – ответил он, – значит, ко мне.

Она дернула плечом от этой наглости, и вдруг пришло воспоминание, что Бахтияр был не только свидетелем, но и соучастником ее недавнего унижения, – и Маша резко повернулась, собираясь уйти.

– Что ж ты не на балу? – спросил Бахтияр. – Гости еще не разъезжались. Пляшут в честь твоего счастья, а ты…

При слове «счастье» Маша содрогнулась. Счастье, любовь не для нее… не для нее!

– Зазябла, джаным? [5 - Душенька (тюрк. ). ] – тихо промолвил Бахтияр, делая к ней шаг. – Вели – согрею…

Она только глазами на него повела, только глянула – а он вдруг рухнул на колени, обхватил ее ноги и, не успела ошалевшая от неожиданности Маша даже пискнуть, принялся покрывать поцелуями ее бедра, живот, и губы его опаляли ее кожу даже сквозь ткань.

Помутилось в голове…

– Помнишь, говорил – покажу счастье? – хрипло прошептал Бахтияр, проворно вскочив. – Показать, скажи?

Страшно Маше стало, жутко. Словно ступила на талый ледок – знает, что рухнет, не может не рухнуть, уж и трещинами он весь пошел! – а безрассудное сердце манит идти дальше, еще дальше… Бахтияр склонил к ней лицо, выдохнул жарко: «Не бойся, русская роза! » – прямо в ее дрожащие губы. А потом накрыл их своими губами.

Вдруг холод пробежал по плечам, и Маша осознала, что Бахтияр спустил с ее плеч рубашонку. А вдруг кто-то забредет в эти заросли и увидит государеву невесту в объятиях черкеса? ! Но Бахтияр, казалось, разгадал ее мысли, потому что он вдруг подхватил Машу на руки, прошептал, приникнув пылающими губами к ее голой груди:

– Не бойся ничего! Никто не увидит! Никто не узнает! Не сорву чадру с твоего лона, а счастье покажу!

И торопливо зашагал в глубь сада.

Маша откинулась в его руках. Куда, зачем уносит ее Бахтияр? Она огляделась безумными глазами, чувствуя жгучий восторг от того, что поступает наконец-то не по теткиной, не по отцовой воле, а по своей, по своей!

Казалось, страсть несла Бахтияра на крыльях, ибо в считаные мгновенья он оказался довольно далеко от дома. Место это называлось «Каменный сад»: здесь среди разнообразно подстриженных кустов стояли камни самых причудливых очертаний. Это была уже граница владений Меншикова: за забором чернела Преображенская роща, и здесь можно было не опасаться случайного взгляда.

Бахтияр опустился на колени, положил Машу наземь и несколько мгновений смотрел, как она лежит перед ним. От его взгляда, словно прожигавшего насквозь, в ней стал разгораться стыд, а туман чувственности, отуманивший голову, начал рассеиваться. Остатки девичьей осторожности, чудилось, вскрикнули в ее голове на разные голоса: на матушкин, теткин, нянькин, на голоса подружек, с ужасом и восторгом смакующих подробности судеб невест, доставшихся женихам распечатанными…

Маша шевельнулась, чтобы встать, однако Бахтияр резким движением перевернул ее на живот, рыком заставил встать на колени и забросил юбки на голову.

Маша испуганно задергалась, однако Бахтияр стиснул изо всех сил руками и коленями, бормоча:

– Погоди! Я ж для тебя как лучше! Жених увидит, что ты не распочатая, девка, значит, а ты счастье узнаешь!

«Счастье? – ужаснулась Маша. – Он обещал показать счастье, но это… Как у собак? Как у свиней? !»

Виденные не раз картины совокуплений животных наполнили таким ужасом, что девушка взвизгнула панически, завертелась и каким-то образом исхитрилась вырваться, но встать на ноги не успела: разъяренный Бахтияр резко перевернул ее на спину, схватил под коленки и замер меж ее широко раздвинутых ног.

– Не хочешь по-моему? – шепнул злобно. – Ну так будь по-твоему!

Маша увидела его оголенные бедра и ужаснулась тому, что сейчас произойдет, неминуемо произойдет! Бахтияр навалился на нее, шарил жадной рукой по голому животу, а другой рукой сдавил ее горло. Маша испустила сдавленный крик, забилась, задыхаясь, как вдруг Бахтияр откатился в сторону, и девушка смогла вздохнуть.

Какие-то мгновения она лежала без сил, с ужасом ожидая, что черкес опять накинется на нее, и, когда кто-то поднял ее с земли, закричала – но тут же и осеклась, увидев незнакомое нахмуренное светлоглазое лицо, услышав торопливый встревоженный голос:

– Жива, красавица? Жива? Он сделал с тобой стыдное? Ну? Говори!

Незнакомец сердито тряхнул ее – у Маши мотнулась голова, как у куклы, клацнули зубы.

– Н-не-е-ет… – выдавила она. – Господь миловал…

– Вот уж правда что! – отозвался незнакомец. – Ну, коли так, убивать его до смерти я не стану, разве что поучу немного.

И он оглянулся, так что Маше сделался виден лежащий навзничь Бахтияр, особенно отвратительный с этими своими спущенными портками.

Маша закрылась было рукою, однако незнакомец ласково отвел ее ладони от лица:

– Ничего не бойся, милая! Он тебя больше не тронет. Иди своей дорогою. Да впредь будь осторожнее с этакими дьяволами!

Маша, моргая, вгляделась в его лицо: светлые глаза смеялись, искры лунного света шаловливо плясали в них, – нерешительно улыбнулась в ответ… да вдруг, вспомнив, что ему привелось увидать, повернулась и опрометью кинулась прочь, в глубину сада, не чуя под собою ног от лютого стыда.

Глава 4

«Юнец зело разумный»

– А может статься, вся беда в том, что вы от него ждете того, чего он дать не в силах? ..

– Ну вот еще! – проворчал Алексей Григорьевич. – Не в силах! Сам не может – стало быть, надобно втемяшить ему, что надобно!

Василий Лукич Долгоруков, двоюродный брат Алексея Григорьевича, помалкивал. Ему понравилась осторожная точность вопроса, заданного племянником Федором; нравилось, как сдержанно, словно пробуя ногой зыбкую почву, он говорит: