Ближе, чем ты думаешь - Брэд Паркс

Они вытащили меня за дверь, в главный коридор. Я продолжала пытаться упираться пятками, выставляя ноги вперед. Потом услышала, как рвется по швам мое платье, когда я в очередной раз попыталась взбрыкнуть.

Сопротивляться я не уставала, словно это лишь придавало мне еще большую энергию. Когда меня подтащили к входной двери, я по-прежнему боролась, пытаясь как можно больше усложнить копам их задачу. И даже не могла понять, зачем я это делаю. Логика, похоже, покинула пределы моего сознания.

Когда мы вышли, тот, подбородок которого сочился кровью, сказал:

– Ладно, с меня хватит. Трамбуй ее.

Похоже, его партнер понял, о чем идет речь. Они подтащили меня к окружавшей здание ограде и бросили на мостившие ее камни.

Я совершенно не понимала, отчего вдруг им пришло в голову отпустить меня. Просто стояла на коленях, тяжело дыша. Один и без того короткий рукав моего платья был почти совсем оторван. Прядь волос выбилась из-под заколки.

Меньший потянулся к поясу и извлек оттуда черный баллончик. Скупым движением он направил его в мою сторону, затем нажал кнопку сверху, брызнув мне прямо в лицо какой-то беловатой жидкостью.

Мои глаза, нос и рот мгновенно были охвачены огнем. Я взвыла и упала, полностью лишившись сил, тщетно пытаясь стереть с лица этот обжигающий кошмар.

Перцовый спрей – вот что было в том баллончике. Какая-то еще сохранившаяся часть моего рассудка поняла, что мне прыснули в лицо «черемухой».

Все остальное – и тело, и душа – пребывали в настоящей агонии. А эти деятели спокойно наблюдали, как я корчилась, лежа на камнях, и задыхалась от собственных слюней и соплей, пытаясь избавиться от этой жгучей дряни. Попробовать бы ее им самим, мелькнуло у меня в голове.

Как только они поняли, что я больше не представляю угрозы, скрутили мои запястья за спиной, а потом надели на меня наручники. Теперь я уже не могла сопротивляться, даже если бы очень этого хотела. Боль напрочь лишила меня сил, не говоря уже о застилавших мои глаза потоках слез.

Я смутно осознавала: Бен все еще где-то рядом, целится в них камерой мобильника, тем самым выражая свой молчаливый протест. Но те, похоже, даже не заметили его, подтащив меня к патрульной машине и заперев на заднем сиденье.

И тогда я вновь стала перебирать в уме все то, что пришлось пережить: моего ребенка забрали, мой дом изуродовали, меня обвинили в том, что я хотела продать своего ребенка, а затем брызнули в глаза перцовкой лишь за то, что я хотела узнать, кто посмел предъявить мне такое обвинение. Наказать меня еще сильнее было, пожалуй, невозможно.

Я ошибалась: в течение ближайших предстоящих часов мне пришлось вытерпеть еще большие унижения. Представители шерифа отвезли меня в отделение – всего несколько минут езды.

Там я предстала перед судьей. С обожженными глазами и носом, из которого по-прежнему текло, словно из крана, вряд ли я произвела на этого достойного гражданина благоприятное впечатление. Он обвинил меня в нападении, нарушении общественного порядка и в сопротивлении аресту. На его взгляд то, что я вынудила милейших работников соцслужб обратиться за помощью к шерифу, а затем, вроде как превратившись в фурию (весьма мелкую фурию, надо сказать), опять же вынудила добрых бугаечков из полиции воспользоваться «черемухой», однозначно означало, что я – настолько серьезная угроза для общества, что меня необходимо засадить не за одну, а сразу за несколько решеток.

Вот его точные слова, сказанные им после того, как с меня сняли наручники: «Полагаю, миссис Баррик, вам нужно немного времени, чтобы слегка остыть».

Он сказал, что на следующий день за меня могут внести залог. А пока все, что мне было позволено – сделать телефонный звонок. Я воспользовалась этим, чтобы дать знать «Даймонд Тракинг» о том, что в ближайшие сутки не выйду на работу.

Потом меня допросили, сняли отпечатки пальцев и доставили в региональную тюрьму Мидл-Ривер, где все пошло еще хуже. Мне приходилось читать о том, как там проводились обыски под прикрытием конституционных норм: эти господа желали убедиться в том, что новые заключенные не занимаются контрабандой наркотиков и тому подобное. Но до тех пор, пока вы не ощутите это на своей шкуре, вы не сможете понять всю степень унижения, когда вас раздевают догола, как заставляют приседать и кашлять и как совершенно незнакомый вам человек лезет пальцами в ваш анус и гениталии.

В конце концов меня одели в мешковатую оранжевую робу, и я стала одной из заключенных. Все было донельзя похоже на то, как я в качестве приемыша попадала в новый дом, только теперь меня оценивали сокамерницы, пытаясь вычислить мои слабости.

Я подумала: «А вдруг поможет та техника выживания, которой я когда-то научилась среди приемных семей? » Но нет, подобные приемчики здесь не работали. К тому же я не могла избавиться от мысли, что Алекса по-прежнему держали непонятно где.

Но разве я уже не знала об этом? И мог ли изменить хоть что-то тот факт, что я была его настоящей матерью?

Не так давно я прочла в газете об эксперименте, в ходе которого группе женщин было проведено МРТ-сканирование. Одни из них потом забеременели, другие – нет. Дальнейшие результаты продемонстрировали ощутимые различия между мозгом беременной женщины и той, которая не ждала ребенка. Будущее материнство провоцировало физические изменения в структуре мозга как минимум в одиннадцати различных его участках.

Я могла бы рассказать этим умникам то же самое, причем не пользуясь никакими хитрыми приборчиками. На третьем десятке лет мое мироощущение оставалось, как у подростка. То есть я постоянно действовала под влиянием момента, не заботясь о последствиях: шла и напивалась в пятницу вечером, ела на ужин мороженое, в общем, поступала как хотела – и не замечала каких-нибудь серьезных последствий. Кроме себя самой вреда я не причиняла никому.

Даже тогда, когда моей единственной крышей над головой оказалась крыша машины, мне не казалось, что я в чем-то перед кем-то виновата: ведь страдала от всего этого опять же только я сама.

Беременность положила этому – как и многим другим моим заморочкам – конец. Даже тогда, когда Алекс еще не родился, во мне уже возникло чувство ответственности, пронзавшее меня вплоть до самых отдаленных уголков сознания. То, что происходит со мной, думалось мне, уже происходит и с новым человеком. Теперь я уже была не просто Мелани Баррик. Я стала матерью.