Охотники на фазанов - Юсси Адлер-Ольсен

– Ого! – сказал Асад.

Что еще можно было к этому добавить!

Они заметили, что Марта Йоргенсен зашевелилась, но не догадывались, во что это может вылиться.

– Я этого не потерплю! – неожиданно воскликнула она. – Чтоб им всем сгинуть! Они убили моих детей и мужа. Будь они прокляты!

Она попыталась подняться, но не удержалась на ногах и повалилась головой вперед; сильно стукнулась лбом о край стола, однако словно не заметила ушиба.

– Смерть им! Пускай они тоже умрут! – прохрипела она, не поднимая головы от стола, и взмахнула руками, разбрасывая чашки.

– Тише, Марта! – стала успокаивать ее Иветта, пытаясь усадить задыхающуюся подругу обратно в кресло.

Когда больная наконец успокоилась, отдышалась и опять принялась за свою сигару, Иветта увела посетителей в соседнюю комнату, столовую. Она попросила извинения за поведение своей подруги и объяснила, что в этом виновата опухоль мозга, которая так увеличилась, что теперь уже невозможно предсказать реакцию Марты на то или иное событие. Раньше, мол, она такой не была.

Гостям и не требовалось никаких извинений.

– Однажды приходил какой-то мужчина. Он сказал Марте, что хорошо знал Лисбет. – Иветта приподняла вылезшие брови. – Это покойная дочь Марты, а мальчика звали Сёрен. Вы ведь и сами знаете? – Асад и Карл кивнули. – Может быть, папку взял тогда этот друг Лисбет. Он пообещал Марте, что вернется и принесет папку. – Иветта бросила на обоих такой печальный взгляд, что им сразу захотелось обнять ее за плечи и утешить. – Наверное, придет, когда уже будет поздно.

– А как его звали, этого человека? – спросил Асад.

– К сожалению, не знаю. Меня не было дома, когда он приходил, а Марта все забывает.

– Вы не знаете, может быть, он был полицейским? – спросил Карл.

– Мне так не кажется, но точно сказать не могу.

– А почему он вот это не забрал? – Асад указал на коробку с надписью «Петер Хан», которую держал под мышкой.

– Но это же просто бумажки, которые Марта зачем-то вздумала собирать. Кстати, уже после того, как тот человек признался в убийствах. Я помогала ей собирать вырезки, раз ей так нравилось. Вероятно, тот, кто приходил, посчитал их не важными. Да так оно и есть на самом деле.

Напоследок они спросили у Иветты о ключе от летнего домика и о том времени, когда произошло убийство. Но об этом Иветта сказала только, что с тех пор, во-первых, прошло уже двадцать лет, да к тому же и вспоминать о таком событии не очень-то приятно, так что она постаралась поскорее все это забыть.

Затем пришла сиделка, и они распрощались.

На прикроватном столике у Харди стояла фотография его сына – единственная вещь, напоминавшая, что у этого неподвижного тела с резиновой трубкой для отвода мочи и сальными, свалявшимися волосами когда-то в жизни было не только то, что могли ему дать аппарат искусственного дыхания, постоянно работающий телевизор и хлопочущая сиделка.

– Долго же ты сюда собирался, – произнес больной, устремив взгляд на воображаемую точку, находящуюся на высоте примерно в тысячу метров над хорнбэкской клиникой спинномозговых травм. С этой высоты открывается настолько широкий обзор, что если однажды рухнуть оттуда всей своей тяжестью, то можно больше не проснуться.

Карл попробовал найти подходящую отговорку, но бросил эти попытки. Вместо ответа он взял фотографию в рамочке и сказал:

– Я слышал, Мадс поступает в университет.

– И от кого же ты это слышал? Мою жену, что ли, трахаешь? – ответил Харди, даже не сморгнув.

– Харди, что ты несешь? Я знаю, потому что… Ну, не помню, в полицейском управлении кто-то говорил.

– А куда подевался твой маленький сириец? Никак его вышвырнули назад в песчаные барханы?

Карл хорошо знал Харди. Все это была светская болтовня.

– Ну ладно! Коли теперь уж я тут, скажи, что у тебя на уме. Впредь я буду приходить почаще, – пообещал Карл. – У меня был отпуск, ты же понимаешь.

– Видишь на столике ножницы?

– Вижу.

– Они всегда там лежат. Сестры режут ими бинты и клейкую ленту, которой прикрепляются мои зонды и иглы. С виду они вроде бы острые, как тебе кажется?

Карл посмотрел на ножницы:

– Да, довольно острые.

– Не мог бы ты взять их и воткнуть мне в шейную артерию? Я был бы очень тебе благодарен! – На лице Харди промелькнула усмешка. – В одном плече у меня вроде бы что-то дрожит. Кажется, это под самой плечевой мышцей.

Карл наморщил лоб. Значит, Харди показалось, будто там что-то дрожит. Бедняга! Хорошо бы, если так!

– Почесать тебе там?

Карл отвернул угол одеяла и подумал, надо ли спустить пониже рукав или почесать через ткань.

– Черт возьми, бестолковая ты башка! Не слышишь, что ли, что я сказал? Там дрожит. Ты что-нибудь видишь?

Карл сдвинул рубашку. В прежние времена Харди всегда следил за тем, чтобы выглядеть привлекательным, ухоженным и загорелым. Сейчас его кожа, сквозь которую проступали голубые жилки, была белой, как творог.

Карл прикоснулся к его руке выше локтя. Там не осталось ни одного мускула, на ощупь рука напоминала хорошо отбитый кусок мяса. Никакого дрожания он не почувствовал.

– Я ощущаю твое прикосновение очень слабо, в одной крошечной точке. Возьми ножницы и потыкай в разных местах. Не слишком быстро, и я скажу тебе, где почувствую.

Бедный Харди, парализованный от шеи и до ступней! Немножко чувствительности в одном плече, и все. А прочее – игра воображения отчаявшегося человека.

Однако Карл потыкал ножницами, как велел Харди. Систематически прошелся от середины плеча вверх по всей окружности. Когда он добрался сзади почти до самой подмышки, Харди взволнованно задышал:

– Карл, вот здесь. Достань шариковую ручку и пометь это место точкой.

Карл и это выполнил. Как не сделать, если друг просит!

– Повтори все еще раз. Попробуй меня обмануть, а я скажу тебе, когда ты попадешь в отметину. Я буду лежать с закрытыми глазами.

Когда Карл дошел до сделанной отметины, Харди не то хохотнул, не то застонал.