Сама виновата - Мария Воронова

Наверное, именно это качество помогло ей быстро продвинуться по карьерной лестнице.

Другое дело муж. Вроде бы тихий, неконфликтный человек, со всем соглашается, а на самом деле глаз высосет, пока своего не добьется. Даже помирашки устраивает, как бабка старая.

– Мы же договорились, что спим при свежем воздухе, – буркнула Ольга.

– Ну да, но все-таки холодно и сквозняк, – продолжил канючить муж. – Нас продует, дорогая.

Бабка и есть бабка.

– Не выдумывай, там щелка три миллиметра.

– И через нее очень сильно сифонит.

– Слушай, но мы же решили! – рассердилась Ольга. – Самому ведь приятнее проснуться со свежей головой.

Муж кивнул, но от окна не отходил.

– Научными исследованиями доказано, – начала Ольга, стараясь держать себя в руках, – что в спальне должно быть не выше четырнадцати градусов, тогда происходит максимально здоровый сон. И мы, кажется, выяснили, что ты можешь взять дополнительное одеяло, если тебе холодно, а если мне душно, то я ничего с этим сделать не могу, поэтому справедливо спать при открытой форточке.

Помолчав немного, муж шмыгнул носом, потом еще раз. Получалось не слишком убедительно.

– Похоже, я уже простыл. Давай все-таки закроем, дорогая? Ты же не хочешь, чтобы я разболелся?

Ольга захлопнула книгу и отвернулась, бросив: «Да подавись! »

Раздался стук затворяемой форточки, и Ольгу затрясло от злости. И слово это дурацкое «простыл»… Из лексикона бабок, нормальные люди говорят «простудился». Нет, так нельзя. Надо быть настоящей женщиной, доброй и уступчивой, и заботиться о своем муже. А что было, то прошло, и пора вырвать все воспоминания, как вредоносный сорняк.

Забравшись под одеяло, муж прижался к ней с вполне определенными намерениями.

– Боря, я не хочу.

– А мы легонько. Я буду очень осторожным, не бойся.

– Я еще не готова.

– А тебе не кажется, что пора?

– Нет.

– Но уже достаточно времени прошло…

– А тебе не кажется, что это мне решать?

Муж обиженно засопел:

– Иногда я думаю, что ты меня просто не любишь.

Ольга не ответила.

– И никогда не любила.

Она села на кровати.

– Я, в конце концов, тоже человек, и у меня тоже есть потребности, но это, похоже, никого не волнует! Может, тебе было бы легче, если бы меня убили?

Ольга знала, что надо немедленно обнять мужа, сказать, что любит его, и отдаться, но она словно окаменела.

…Отпуск им, как бездетным, дали в ноябре, и они взяли путевки в Пицунду, уговорив себя, что это еще не безвременье, а самый конец бархатного сезона.

Впрочем, Ольга так вымоталась на работе за год, что ей и не нужно было никаких купаний и прочих летних радостей. Трехразового питания и долгих прогулок вполне хватало.

Как только заселились, она сразу пошла в местную библиотеку и набрала там кучу книг.

Целых десять дней она была не то чтобы счастлива, но совершенно безмятежна, пока не решила вытащить мужа на романтическую прогулку. Темная южная ночь, плеск волн, Млечный Путь и ковш Большой Медведицы – что может быть лучше, чтобы вспомнить, что они еще молоды и любимы?

И забрели-то они не в самое глухое место, но нарвались на троих подонков, то ли пьяных, то ли, того хуже, одурманенных наркотиками.

Борис отдал им деньги и часы сразу, но мужики схватили Ольгу и повалили на песок. Ночь, темно и пусто, стесняться некого.

Она отбивалась из последних сил, орала до хрипоты, и, в конце концов, ее услышали. В самый последний момент, когда она уже ни на что не надеялась, появились какие-то ребята, кажется, их тоже было трое, и насильники убежали.

Ей должно было быть очень страшно и больно, но Ольга чувствовала только ужас оттого, что муж, самый любимый и родной человек, стоит неподвижно, с белыми от страха глазами. Он ничего не сделал, чтобы защитить ее, не попытался даже ударить, просто стоял, как завороженный глядя на нож, которым перед ним помахивал один хулиган, пока другие двое заваливали Ольгу.

Он даже не кричал.

Потом он утешал ее, жалел, опекал с нежностью родной матери, а Ольга снова ничего не чувствовала, кроме тошноты от кислого запаха страха, исходившего от него.

Все оставшиеся до отъезда дни она пластом пролежала в номере, потому что хулиганы помяли ее довольно сильно. На теле живого места не осталось от синяков, и голова тоже была какая-то чугунная, не своя.

Муж носил ей чаек, мазал мазью «Арника» и ворковал, что иначе, чем он, поступить было никак нельзя. Куда бы он попер один против троих? Его бы сразу убили, прежде чем он бы что-то успел, а потом и с ней бы не стали церемониться. Пролитая кровь развязала бы негодяям руки, и ее они тоже не оставили бы в живых. Он очень хотел уберечь ее и обязательно бы вступился, если бы напали не трое, а хотя бы двое.

Ольга слушала и думала, что он, пожалуй, прав. Одиночка против стаи не имеет шансов. Потом, бандиты – примитивные существа, не способны думать дальше своих инстинктов. В тот момент их обуял половой инстинкт, они хотели бабу, а муж был всего лишь досадным препятствием. Пока тихо стоит, не мешает, пусть живет. Сразу трое все равно на бабу не залезут, один может и покараулить. А вот муж сопротивляющийся не дает никому приступить к делу, надо его угомонить. Ну а уж раз мужика пришлось кончить, то и бабу порешим.

К отъезду она уговорила себя, что муж действительно не мог поступить иначе. Да, она билась и боролась, но ей не приставляли ножа к горлу.

И вовсе он не оцепенел от страха, а проявил разумную выдержку и поступил абсолютно правильно, иначе они оба были бы уже мертвы.

А потом был так ласков, так предупредителен и нежен с нею, как не может плохой человек. Он мог бы чувствовать к ней отвращение, как к сломленной, оскверненной женщине, но он ни на секунду не показал, что стал относиться к ней как-то иначе, чем раньше.