Свадебный переполох, или Уроки взаимного приручения - Оливия Лейк

Фары продолжали освещать серую ленту дороги – успело прилично стемнеть, а фонари отчего-то разгорались медленно и несмело. Соседские подростки играли с собакой и смеялись; миссис Дженкинс даже поздним вечером хлопотала над своими розами, а дома… А дома на небольшой террасе сидела мама. Ева подобралась, готовясь выслушать еще одну нотацию и, вероятно, домашний арест продлится еще как минимум на неделю. Пускай. Сейчас это волновало в сотню раз меньше, чем еще два часа назад.

– Ева Луиза Кьяри, где тебя носит? !

Так, мама назвала ее полным именем – значит, крайне зла. В семействе Кьяри главой был не отец, а мать. Жгучая, взрывная итало-американка Джемма и спокойный уравновешенный Дэвид создавали поразительный контраст. Он – доктор философии в Богословской семинарии, интроверт, склонный к меланхолии. Она – повар от бога с задатками автократа. В ресторане, которому она оказала честь работать, царил абсолютный тоталитаризм, полная монархия. Отец уже полысел, да и брюшком обзавелся, мать, напротив, оставалась поразительной красавицей в свои сорок с хвостиком. Как они нашли друг друга, влюбились и прожили в достаточно крепком и счастливом браке двадцать лет – даже для их ребенка загадка. От матери Ева унаследовала внешность, от отца – только рост, а характером пошла в покойную бабушку. И слава богу! Потому что Дэвид Кьяри был улиткой, а Джемма Кьяри – бульдозером. Лучше уж что-то среднее!

– Мама, я… – и тут Ева разрыдалась.

– Ева, девочка, что случилось? – Джемма притянула ее в объятия, обеспокоенно поглаживая по волосам, и Еву прорвало: она начала судорожно рассказывать, захлебываясь в словах. Все, с самого начала. Ей было больно и стыдно и так хотелось выговориться. Чтобы ее поняли и уверили, что она не такое уж и аморальное чудовище.

– Ах он подлец! – взорвалась Джемма, когда услышала, что произошло в машине. – Да я его в тюрьму засажу! Как он посмел! Завтра же пойду в полицию!

– Мамочка, нет! – кинулась к ней Ева. – Он ничего такого не сделал, я сама… Он ничего не сделал, не надо полиции!

– Его родители узнают, это я гарантирую! Пусть не думают: раз богаты, значит, могут пользоваться молоденькими глупышками.

– Мамочка, прошу, не надо. Прошу!

– Успокойся, успокойся, – Джемма снова обняла ее, заметив, что дочь срывается в истерику. – Все будет хорошо, обещаю. Иди, ложись и выкинь это из головы. Забудь этого подлеца.

Ева поплелась в дом, а Джемма Кьяри воинственно вскинула голову: так просто она этого не оставит.

Утром, когда Ева выползла из своей спальни, разбитая и подавленная – ночью она глаз сомкнуть не смогла: то боялась маминых угроз, то думала о Шоне Пристли, – то увидела отца, спокойно поедавшего тирамису прямо из контейнера и запивавшего большой порцией кофе. Подозрительно. Кофеин ему категорически запрещен, а если бы мама увидела, как он ест десерт, то убила бы без суда и следствия. Никакой эстетики! Никакой элегантности!

– Пап, а где мама? – обеспокоенно спросила Ева.

– Доброе утро, дочь, – улыбнулся он. – Умчалась куда-то полчаса назад, поэтому бери ложку и помогай мне, пока наш Муссолини в юбке не вернулся.

Господи, неужели она умчалась в полицию! Или домой к Шону!

– Папа, прости, мне нужно бежать.

Ева пулей бросилась в спальню, натянула джинсы, майку и кеды, на ходу завязала высокий хвост и опрометью полетела вниз.

– Пап, можно я возьму твою машину?

– Ева, мама не велела.

– Прошу, это вопрос жизни и смерти! – взмолилась она.

– Чьей смерти?

– Моей, папочка, моей!

– Тогда бери. – Он достал из кармана ключи и бросил ей.

До Гаррисон-Стрит она добралась меньше, чем за десять минут. Если отцу пришлют штраф за нарушение скорости – ей конец, но выбора не было. Где жил дед Шона, Ева знала прекрасно – никаких навигаторов не нужно, а то, что она не ошиблась с местом подтвердилось, когда возле двора огромного особняка Пристли обнаружился мамин маленький «Ниссан Жук». Ева не знала, что хуже: полиция или этот дом. Наверное, все-таки полицейский участок.

Она замерла возле кнопки домофона, не решаясь позвонить. Возможно ли еще остановить катастрофу?

А катастрофа как раз сейчас, презрительно скривив губы, ткнула пальцем в Шона, обвиняя в совращении своей маленькой девочки.

– Да как ты посмел! Как у тебя мысли вообще такие могли возникнуть!

– Все было по согласию, – холодно бросил Шон, сложив руки на груди.

– Ева – еще ребенок.

Шон плотнее сжал челюсть – ничего себе ребенок!

– Или ты будешь отрицать, что она не знала мужчин?

Шон покачал головой и отвернулся. Попал он. Капитально попал. Знал же, что от этой Евы могут быть одни неприятности, но чтобы такое…

– Шон, это правда? – спросил Доминик Пристли, дед, которого он любил и уважал, а тут такой подарочек.

– Правда.

– Я засажу тебя! – продолжала угрожать Джемма Кьяри.

– Успокойтесь, миссис Кьяри, – миролюбиво начал Доминик Пристли. – Мы все решим. Виновных накажем. Шон, уйди. Взрослые будут разговаривать.

Шон зло хмыкнул, но подчинился. Ему двадцать три – давно не ребенок, хотя вчерашний поступок достойным мужчины тоже не назовешь. Зеленые тяжелые портьеры, скрывавшие выход, задержали его, а когда приглушенные голоса отчетливо донеслись, Шон замер.

– Миссис Кьяри, я понимаю вашу злость. Дети вырастают и порой огорчают нас. Я верю, что мой внук не насильник. Также я уверен, что ваша дочь приличная девушка. Давайте не будем им обоим портить будущее нехорошими слухами. Шону предстоит занять в будущем высокий пост в нашем семейном бизнесе. Вашей девочке еще учиться, строить карьеру. У них обоих большое будущее впереди.

Мать Евы что-то ответила, но Шон не разобрал, а вот дед мед в уши лил отменно. Семьдесят лет, а талант обхаживать и убалтывать стал даже лучше. Как можно отказать милому доброму старичку?

– Вы знаете, что моя корпорация построена на инвестициях? Я всю жизнь вкладывал деньги в молодые перспективные компании, в умных людей и рискованные проекты. Уверен, ваша Ева – достойна лучшего будущего. Позвольте, я проинвестирую в него, миссис Кьяри.

– Да как вы смеете! – возмутилась было Джемма.

– Миссис Кьяри, я ни в коем случае не хотел вас обидеть, – заверил дед самым ангельским голосом. – Я просто хочу, чтобы вы приняли в дар, скажем, десять тысяч долларов. Мы все забываем о случившемся и живем мирно и счастливо.