Дубовый дым - Александр Новосельцев

«Жена моя Варя. Ты наверно думаеш что. Я такой у тибя один дурак. Но дураки такие мужики наверна все. А есть и которые умныя совсем на целый мир. Ты наверно про Толстова слыхала. Уж про нево дурак не скажешь. И то хоть он на весь свет нашу горячо любимую родину прославил своим великим творчеством через агромадный роман «Война и мир» с другими произведениями писательского творчества в сто томов. И то жена ево понимала с трудом а больше норовила подначить и учить своим бабьим умом. Вот так они и жили. Он учил бесмертным своим творчеством весь мир а она ево какой ложкой щи хлебать. А то он без нее етова не знал а сам до ста лет чуть не дотянул. Попал он как кобель у мышеловку. Послушал он ее притензии за всю свою жисть да ночию и ушел пешком куды глаза глядять. Щастья свово искать. Не дошел правда. Это я брехать не стану. Но главное по своей воле он последние денечки прожил. Шел полями широкими да лесами высокими с родников воду прозрачную пил тем щаслив был он свои последние денечки. А как помирал у чужих людей так всю свою дорогу вольную споминал. А жену говорит мою приказывал хорошим людям у которых помирал не пускайте на дух близка. Не хочу от нее портить свое щастье что нашел скраешку своей длительной жизни. Так ведь и помер да так ее до себя и не допустил так он на нее осерчал через ее бабьи притензии до мужиков.

А еще спрошу тебя Варя через чево и письмо пишу. Как там наша Зорька. Нищасная наверна стоит благим матом орет нидоиная. Я ж ее на своих руках выпестовал и ходил за ней как за дитем родным. Ты тогда Соньке Бутовой скажи пусть подоит ежели ты у меня безрукая такая. А меня лутче не ищи я у хороших людей в надежном от внутренних органов милиции месте и помирать пока что не собираюсь. А ежели собирусь тебя приглашу ли ни знаю. Силна на тибе пока сирчаю. Твой бизаветна преданный друг жизни каторова ты за всю нашу совмесную жись не ценила ни на вот столька. Кланяйся соседу нашему Дмитрию Михалычу и жене ево Соне бириги карову нашу кормилицу как зиницу ока и все мои гармони.

    Твой пока што муж Матвей Иванов Чеботарев».

Перечтя, Матвей дописал: «Дети как приедут и будут успрашивать где отец скажи пошел от такой хорошей жене босиком щастье искать». Подумал, хмыкнул: «ну брехать ты здоров! », тщательно зачеркнул слово «босиком», чтобы его нельзя было прочесть, потушил свет и лег спать.

На работу Николай собирался рано, за окнами было еще темно. Щелкнув выключателем, прищурился от брызнувшего в глаза света. Матвей уже сидел у окна, одетый, тоже щурясь, обернулся к Николаю.

– На работу?

– Угу. – Николай зевнул, поставил чайник на плитку.

– Не рано?

– Аккумулятор подсел, может, подзарядить придется.

Николай отошел от зеркала, дунул на расческу.

– Садись, чаю попьем.

– Не, я не хочу. Мы рано не завтракаем.

– А чего встал? Полежал бы.

– Да я сроду не лежал. – Матвей отвернулся, вглядываясь в темное окно, сказал: – Сейчас бы со скотиной крутился, за водой сходил. А у тебя вода в доме. Хорошо…

Николай налил в кружку чай, густо намазал на четвертку батона масла, громко схлебывал парящий чай, хрустел кусочком сахара и, откусывая большие куски, торопился жевать. Кивал головой:

– Угу… с водой – да! Второй год как оттаскались из колонки. У меня с утра Наташка похозяйничает. Ей к девяти. Ну, я пошел. – Николай отставил кружку, скинул в ладонь крошки со стола, втянул их губами. Утеревшись полотенцем, взялся за куртку.

Матвей кашлянул.

– Коль, ты скоро с работы придешь?

– Не знаю… как получится.

– А пораньше не сможешь?

– А что?

Матвей глядел виновато.

– Может, вечером… съездишь ко мне? – упреждая вопрос, отгородился ладонью, убедительно сказал: – Один, без меня! Узнаешь, как корова, доеная или нет. Стекло еще это высадил. Может, в избе холодно, она хоть бы подушкой догадалась заткнуть. А? Только про меня ничего не говори; скажи – так заехал, мимо ехал по работе. Может, она еще и ничего?

Николай, задумавшись, побарабанил по столу.

– Вот эту… бумажку ей передай. – Матвей крутил в руках свернутый треугольником листок.

– Хорошо, давай. Я съезжу. – Николай уже взялся за листок, но Матвей вдруг махнул с досадой.

– Нет, бог с ним, с письмом. Тебе ж нельзя выказывать, где я есть. Ты уж просто узнай: как там она, как дом. И все.

– Ладно, все узнаю.

Матвей вышел следом за Николаем. Стоя на крыльце, глядя на уходящего в темноту Николая, негромко окликнул:

– Коль!

– А?

– Ты мне дела какие-нибудь дай? Если чего надо по дому – ты скажи.

– Да ничего не надо. Отдыхай. – И хлопнул калиткой.

Матвей постоял, слушая, как где-то вдалеке прогудела машина, как в хлеву у соседей в ответ на звякнувшую дужку подойника нетерпеливо замычала корова. Вздохнул и пошел в дом.

Наталья уже встала, затопила печку.

– Доброе утро, дядь Матвей.

– Здравствуй, Наташ.

– Завтракать давайте.

– Да… я уж с Николаем позавтракал. – Он стоял у двери, мял в руке письмо.

– Как там тетя Варя – ничего?

– Ничего. – Матвей похрустел щетиной на щеке. – Все вроде по-старому.

– Были ваши-то? – Наталья поставила на плиту сковородку. Матвей отошел от двери, сел на табуретку рядом.

– Наши? Да… А вообще-то, давно уж чего-то не было, как капусту резать приезжали.

– О-о! Вы уже капусту порезали?

– Да. Недели с три. В этом году, видишь, рано захолодало.

Пока Наталья выходила дать поросятам, на плите шкворчала яичница. Вернувшись, сняла сковородку, поставила на стол.

– Садись, дядь Матвей.

– Но он торопливо ответил, отвернулся даже.

– Нет-нет, я уже… Ты завтракай, а на меня не гляди.

– Наталья вышла из-за занавески одетая, погляделась в зеркало, поправила волосы.