Художница проклятий - Джордан Ривет

– Не стоит благодарности, – сказала женщина. – О, и не делай ничего, что может помешать его работе, иначе я собственноручно перережу тебе глотку.

Брайер застыла.

– Прошу прощения?

– Я доверяю этим оболтусам свою жизнь, а тебя я не отличу от королевы, – Джемма продолжала мило улыбаться. – Если ты не намерена стараться изо всех сил ради блага нашей команды, то тебе лучше уйти прямо сейчас. Другого шанса у тебя не будет. Ты меня поняла?

Брайер уставилась на Джемму, и нечто темное и разрушительное всколыхнулось внутри нее. Как смела эта женщина угрожать ей? Она даже понятия не имела, на что Брайер была способна. Даже самые талантливые художники проклятий со всего королевства разговаривали в свое время с девушкой уважительно. Брайер старалась жить по новым правилам, пыталась не наполнять мир руинами, но она все еще могла заставить Джемму пожалеть о том, что та даже допустила мысль об угрозах в ее адрес. Однако пока Джемма смотрела на нее холодным, словно железо, взглядом, Брайер вспомнила, что шериф Флинн и маг Рэднер все еще охотились за ней. Ей было некуда идти, у нее не было красок и денег. Быть художницей проклятий и при этом не вредить людям было намного сложнее, чем Брайер предполагала. Ей нужно было бы создать сотню мелких проклятий, чтобы заработать хотя бы малую часть тех денег, что ей предлагали воры. Миссия Арчера была шансом реально помочь кому-то и неплохо заработать для того, чтобы снова начать жить с чистого листа. У Брайер не было иного выбора, кроме как согласиться на предложенную ей работу, после чего она решила, что распрощается с шайкой и их угрозами.

– Поняла, – она ответила Джемме, имитируя ее холодную улыбку. – Мне помыть кружки перед тем, как мы начнем собираться?

Арчер уже закончил будить остальных, и они начали разбирать лагерь, ворча на ранний час. Несмотря на жалобы, нарушители закона запрягли лошадей и погрузили на животных вещи так быстро и эффективно, как это свойственно тем, кто часто переезжает с места на место. Солнце едва показалось из-за верхушек деревьев, когда шайка покинула спрятанную в чаще поляну, заложила вход в тоннель ветками и отправилась в путь.

Утром лес казался менее зловещим, чем накануне ночью. Сквозь листву деревьев пробивался свет, над головой путников пели серенады птицы. Из-под копыт лошадей поднимался запах теплой почвы, раздавленных папоротников и сухих сосновых иголок. Во время пути Брайер держалась немного в стороне от остальных и размышляла о предстоящем испытании. Иллюзия Беладонны и замо? к Марин были довольно сложной магией, и разрушить подобного рода чары будет нелегко. Должно быть, кто-то очень сильно не хотел, чтобы леди Мэй сбежала.

В голове Брайер начали формироваться идеи проклятий уже в тот момент, когда воры дали ей описания защитных заклинаний замка Ларк. Художница обдумывала все возможные варианты по мере того, как их группа углублялась все дальше в Чистый лес. Девушка представляла мазки в разной последовательности, сравнивая возникающие в воображении картины с воспоминаниями о своих давних уроках и домашних заданиях. Пальцы Брайер покалывало от перспективы поработать с такой серьезной магией.

Брайер изучала проклятия с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы удержать в руке кисть. Магия была ее второй натурой, и рисовать что-то без магических свойств для девушки было по-настоящему трудно, но необходимо, чтобы иметь возможность замести за собой следы. Родители Брайер чрезвычайно гордились талантом дочери и тем, как ловко она могла порвать весь мир в клочья. В конце концов, за родительскую поддержку и одобрение Брайер пришлось поплатиться. Она содрогнулась, вспоминая о своих самых ужасных проклятиях, которые она рисовала по их указке и которые заставили ее осознать, что она не хочет участвовать в подобных делах. Цвета смешивались и менялись у Брайер перед глазами: костный уголь, свинцово-оловянный желтый, индиго, умбра. Так много разрушений и потерь… Так много кошмаров… Брайер хотелось, чтобы изменить сущность ей было так же легко, как сбежать от своей прошлой жизни.

Кто-то откашлялся позади, и Брайер оглянулась. Маг Эстебан пришпорил свою тощую черную кобылу и поравнялся с девушкой.

– Джемма говорит, у тебя травма.

– А, да.

Брайер бросила взгляд назад, и Джемма одарила ее лучезарной улыбкой. Джемма ехала рядом со своим широкоплечим рыжебородым мужем Лью, который казался добрым и скромным, как деревенский трактирщик.

– Я вывихнула запястье, когда упала с дерева.

– Давай его сюда.

Брайер наклонилась в сторону из седла и позволила старому магу размотать грязные тряпки. За ночь ее запястье распухло, и девушка закусила губу, когда Эстебан стал тыкать пальцем в ее опухшую плоть и порезы на ладонях. Запястье Брайер резко вздрагивало в руке мага с каждым шагом их лошадей.

– А это не может подождать до того момента, как мы остановимся? – спросила художница, и ее глаза начали наполняться слезами.

– Будет лучше, если сделаем это на ходу. Остаточные следы магии будут так менее заметны, – Эстебан поднял тонкую руку, показывая выцветшие татуировки. Сведения обо всех заклинаниях, которые он когда-либо претворял в жизнь, отправлялись к властям через заклятие на его татуировках.

– Вы ведь маг голоса, верно? Что…

– Тихо, – Эстебан сосредоточился на запястье Брайер, и его взгляд затуманился. Маг ткнул пальцем в ее плоть, ведя вниз линию по наиболее опухшему участку. После этого он сделал глубокий вдох и запел.

Маги голоса пели не всегда. Слова обладали великой силой, и многие практикующие маги довольствовались тем, что выкрикивали инструкции и ожидали от магии подчинения. Рэднер, маг голоса с прилизанными волосами, который вместе с шерифом Флинном появился на пороге дома Брайер, был одним из таких магов. Он полностью отделил слова от красоты.

В своей прошлой жизни Брайер знала магов голоса, которые работали в разных стилях, однако ни у кого из них не было настолько же красивого и печального голоса, как у Эстебана.

В звучащей песне отсутствовали слова, лишь плавная череда слогов, которые лились из горла мага в убаюкивающем припеве. Всего за несколько секунд синяки и порезы на теле Брайер исчезли вместе с накопившейся усталостью. Высокие и низкие ноты сменяли друг друга в самой прекрасной мелодии, которую Брайер доводилось когда-либо слышать. Голос Эстебана был настолько завораживающим, что художница едва заметила, как порванные связки на ее запястье срослись вместе.