Этот бессмертный - Роджер Желязны

– Ужасно интересно, – поделилась Красный Парик. – Так необычно. Как будто во мне самой кто-то танцевал с ними. Странное было чувство. Вообще-то я не люблю танцы – никакие.

– Какой у тебя акцент? – перебил я ее. – Никак не могу определить.

– Не знаю, – сказала она. – Во мне помесь ирландского с французским. Жила на Гибридах, а также в Австралии, Японии, до девятнадцати лет…

Тут Хасан простонал, изогнулся, напрягая мышцы, и я почувствовал резкую боль в плече.

Я опустил его на порог и обыскал, обнаружив два метательных ножа, еще один стилет, очень изящный гравитационный нож, Бови с зубчатым лезвием, цепочки для удушения и металлическую коробочку с различными порошками и пузырьками с жидкостями, которые я не стал тщательно исследовать. Мне понравился гравитационный нож, и я оставил его себе. Это был Корикама, очень хорошей отделки.

В конце следующего дня – назовем его вечером – я хитростью заманил старика Фила, решив сделать себе такой подарок за посещение номера люкс Дос Сантоса в отеле «Роял».

Редпол до сих пор дает Филу от ворот поворот, как какому-нибудь возвращенцу Тому Пейну, даже несмотря на то что мой друг уже более полувека доказывает, что он тут ни при чем, – с тех самых пор, как стал обретать значительность и респектабельность. Помимо «Зова Земли», возможно, лучшего из написанного им, он также клепал Статьи Возвращения, которые помогли высветить нужную мне злобу дня. В ту пору Фил был способен на безответственные поступки, хотя в то же время считался постановщиком проблем, и я уверен, что он еще собирает в свой архив нежные взгляды и пылкие признания, время от времени достает их, стряхивает пыль, испытывая при этом явное удовольствие.

Кроме Фила, у меня был еще один предлог для визита – я хотел посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбного удара, который он получил в поселке. А вообще-то я хотел воспользоваться случаем, чтобы поговорить с Хасаном и выяснить, если уж на то пошло, готов ли он мне сообщить, каковы его теперешние обязанности.

Итак, мы с Филом отправились туда пешком. От строений Конторы до отеля было недалеко. Около семи минут своим ходом.

– Ты уже закончил писать элегию на меня? – спросил я.

– Еще над ней работаю.

– Ты двадцать лет это говоришь. Поторопился бы, чтобы я успел прочесть.

– Я могу показать тебе несколько очень милых… на Лоурела, на Джорджа, есть даже одна на Дос Сантоса. В моей картотеке все виды заготовок – из разряда трафаретов – для людей менее выдающихся. Однако твоя – целая проблема.

– А именно?

– Я вынужден постоянно ее обновлять. Ты ведь не стоишь на месте – живешь себе, радуешься, делаешь что-то.

– Не одобряешь?

– Большинство людей имеют честь что-то делать с полвека, а затем они замирают на месте. С их элегиями нет проблем. У меня такими шкафы забиты. Но, боюсь, твоя должна быть вещью свежеиспеченной с диссонансом в конце. Я не люблю так работать. Мне нужны годы, чтобы все хорошенько обдумать, чтобы тщательно оценить жизнь моего героя, и без вмешательства со стороны. А вы, те, кто живет свои жизни, как в народных песнях, с вами хлопот не оберешься. Думаю, ты хочешь, чтобы я написал тебе эпос, но я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я засыпаю на ходу.

– По-моему, ты просто водишь меня за нос, – сказал я ему. – Другие заполучают свои элегии, мне бы хотя бы парочку хороших детских стишков.

– У меня такое чувство, что твоя вскоре будет закончена, – заметил он. – Я постараюсь вовремя сделать для тебя экземпляр.

– О! Из каких таких глубин проистекает сие чувство?

– Кто может локализовать источник вдохновения?

– Ты.

– Это снизошло на меня, когда я медитировал. Я был занят сочинением элегии на веганца – конечно, просто так, в порядке упражнения – и вдруг поймал себя на мысли: «Скоро я закончу элегию на грека». – Немного помолчав, он продолжал: – Концепция этой вещи такова: ты – как два человека, один ростом выше другого.

– Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переносить вес с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Таким образом я концептуализирую твою идею [20 - Весь пассаж представляет собой шутку по поводу идей философии концептуализма, занимающегося поисками общего в единичных предметах, на основе чего возникает концепт, выраженный словом. ]. Ну и что дальше?

– Ничего. Ты все это не совсем правильно понимаешь.

– Это культурная традиция, против которой у меня никогда не было достаточно иммунитета. Вроде моей слабости к узлам, лошадям – Гордия [21 - Герой не точен. Речь может идти только о мифологическом царе Фригии по имени Гордий, завязавшем узел, который никто не мог развязать. ], Троя… Сам знаешь. Мы прилипалы.

Он молчал на протяжении десяти последующих шагов.

– Так перья или свинец? – спросил я его.

– Пардон?

– Это загадка калликанзаросцев. Выбирай.

– Перья?

– Ты ошибся.

– А если бы я сказал: «свинец»?

– Ну… У тебя только один шанс. Правильный ответ тот, который нужен калликанзаросцу. Ты проиграл.

– Это слегка смахивает на приговор.

– Такова Калликанзароя. Скорее греческое, чем восточное коварство. Не столь непостижимое. Поскольку твоя жизнь часто зависит от ответа, калликанзаросец, как правило, предпочитает, чтобы в проигравших был ты.

– Почему?

– Спроси при встрече у какого-нибудь калликанзаросца, если представится такой случай. Они натуры неуправляемые.

Мы вышли на нужную авеню и повернули по ней.

– С чего это тебя вдруг снова заинтересовал Редпол? – спросил Фил. – Ты ведь давным-давно ушел оттуда.

– Я ушел в подходящее время, и все, что меня интересует, это оживает ли он снова – как и в прежние дни. Хасан мнит себя шишкой, поскольку всегда обеспечивает успех, и я хочу знать, что там у них в загашнике.

– Ты не встревожен тем, что они тебя отыскали?

– Нет. Возможно, в этом есть свои неудобства, но я сомневаюсь, что это меня свяжет.

«Роял» засверкал перед нами, и мы вошли, прямиком направившись в номер люкс. Когда мы шагали по ковровой дорожке коридора, Фил в порядке констатации заметил: