Стихотворения - Александр Пушкин

Не менее бурно он реагирует на политические события, главным из которых стало тогда для России польское восстание 1830–1831 годов. Пушкин был державником – неделимость империи казалась ему залогом ее процветания и мощи. Его патриотические стихи по поводу польского восстания («Перед гробницею святой…», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», 1831) были восприняты с недоумением в либеральных кругах. Пушкин все острее чувствовал свое одиночество среди современников.

В июле 1831 года он просит царя разрешить ему «заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках» с дальней целью написать историю Петра Великого. Разрешение было получено – и с этого момента Пушкин становится официальным историографом, заняв по должности место Н. М. Карамзина. Большие исторические замыслы отныне поглощают его время и внимание, и ради их осуществления он жертвует многим, в том числе и личной независимостью. Профессиональные занятия историей, конечно, не были для Пушкина случайностью. В них сошлись его внутренние творческие потребности как поэта и мыслителя со стремлением формировать общественное сознание современников и влиять на власть.

В последнем отношении особенно важна пушкинская поэма «Анджело» (1833) – критики, и в частности В. Г. Белинский, оценили ее низко, сам же Пушкин говорил, что ничего лучше он не написал. В «Анджело», как и в «Капитанской дочке» (1836), он художественно воплотил свою концепцию гуманной власти, сочетающей закон с милосердием. В финальных, перекликающихся между собой сценах поэмы и романа очевидны черты утопии.

С работой Пушкина над историей Петра связана его последняя поэма «Медный всадник» (1833); ее центральная тема – стихия истории и личная судьба, государство и частная жизнь человека. Художественная формула этого столкновения найдена Пушкиным в грандиозном по своей поэтической силе образе петербургского наводнения, смывающего судьбы маленьких героев поэмы.

Истории Петра Пушкин не закончил. Его «История Пугачева», напечатанная в 1834 году, не имела успеха у читателей, тираж ее остался не раскупленным. Становилось все яснее, что выбор, сделанный Пушкиным, не оправдывается. Обращение к историческим трудам означало для него выход на активное общественное поприще – он намеревался таким путем помочь современникам осмыслить настоящее и будущее России в перспективе ее многовековой истории. Но его голос не был услышан.

С 1834 года осложняется и личная жизнь Пушкина. Он получает унизительное для него придворное звание камер-юнкера, которому должен теперь соответствовать – посещать официальные мероприятия и балы. С этого момента его отношения с властью все больше обостряются: серия цензурных преследований, организованных ярым врагом Пушкина министром просвещения С. С. Уваровым, перлюстрация семейной переписки, беспросветная денежная зависимость от казны – все эти обстоятельства отравляют его существование. Но главные проблемы, мучившие Пушкина, лежали в другой плоскости. С весны 1835 года в его лирике появляются и все нарастают новые мотивы, связанные с предчувствием близкой смерти; сгущаясь, они выстраиваются постепенно в единый сюжет, исполненный драматизма и неумолимо идущий к развязке. Герои его лирики этого года – Родрик, Странник – ввиду близкой смерти резко меняют жизнь, чтобы успеть приготовиться к концу. То же хочет сделать и Пушкин – он предпринимает попытки уйти в отставку, переехать с семьей в деревню; «…поля, сад, крестьяне, книги: труды поэтические – семья, любовь, etc. – религия, смерть» – так ему видится эта новая углубленная жизнь, в которой он ощущает уже самую острую потребность. Но реализовать этот идеал оказалось невозможно – две попытки уйти в отставку встретили раздражение императора, а желание уехать в деревню натолкнулось на решительное сопротивление жены.

В 1836 году терпит неудачу его последний общественный проект – издание журнала «Современник», который Пушкин задумал как собрание «статей чисто литературных (как то повестей, стихотворений etc. ), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности». К журналу были привлечены лучшие силы: здесь печатались произведения самого Пушкина, а также Гоголя, Тютчева, Жуковского, Вяземского, Баратынского, Языкова, Дениса Давыдова, А. И. Тургенева, – однако в конкуренции с массовой литературой «Современник» проиграл; число его подписчиков было столь незначительно, что не могло обеспечить издания. Пушкин ориентировался на свой вкус и мыслил по нему формировать вкусы общества, но, как видно, и здесь опередил свое время.

Летом 1836 года, живя с семьей на даче на Каменном Острове, Пушкин написал свой последний лирический цикл, в котором преобладают христианские мотивы. Этот цикл воспринимается как итог его духовного пути – кажется, что после этих стихов уже ничего не могло быть им написано. Стихи эти очень разные, но итог они подводят один – что только внутреннее дело имеет смысл для поэта – только его личное творческое дело. И предсмертная тревога о судьбе души находит здесь разрешение: поэт спасается от тления необщим путем – душа его неотделима от лиры и именно в лире переживет его прах («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»).

Обстоятельства ухода Пушкина из жизни (29 января 1837 года) хорошо известны: легкомыслие красавицы жены, козни голландского посланника и его приемного сына, дуэль – все это многократно описано и досконально изучено, но к этому не может сводиться проблема гибели Пушкина. Анализ этих известных обстоятельств оставляет ощущение их несоизмеримости с происшедшим. Все это – только внешняя сторона жизненного круга, событийная оболочка великой трагедии великого художника, имеющей, помимо ситуативных причин, свою глубинную логику и свою провиденциальную телеологию. Гений в расцвете сил и таланта – неужели он ушел потому, что оказался в зависимости от двора, а жена его кокетничала с кавалергардом? Гибель Пушкина – закономерный итог его пути; на Черную речку его привела логика внутреннего развития, логика судьбы. Невыносимость жизни Пушкина в последние годы определяется не самими обстоятельствами, о которых так много написано, а разительным несоответствием этих обстоятельств его новым духовным устремлениям. Этот контраст – исходная точка дуэли. Пушкин во многом сам определил течение преддуэльных событий – им двигала острая потребность расчистить свой жизненный горизонт, освободиться для новой жизни. В основе его поведения было, говоря словами Г. Федотова, «чаяние последнего освобождения».

После смерти Пушкина Гоголь сказал: «Я уверен, что Пушкин бы совсем стал другой». Какой другой? Если выход на новый виток жизни был связан с новым для Пушкина христианским сознанием, то что он стал бы с этим делать как поэт? До сих пор его в жизни и творчестве вел только дар – как это могло быть согласовано с глубоким принятием христианства? На эти вопросы нет ответа, но они неумолимо возникают в связи с его гибелью.

Помимо того, что написано им на бумаге, помимо удивительного опыта жизни, прожитой ярко и сильно, Пушкин оставил нам и опыт смерти, поразившей всех, кто при ней тогда присутствовал. В последние пушкинские дни и часы его друзья и врачи стали свидетелями героического переживания смерти как великого таинства. Пушкин умер «полной смертью» (Мандельштам) – такая смерть дается не каждому, она говорит о многом и прежде всего – о цене пушкинского слова.