Корейский излом. В крутом пике - Александр Тамоников

– Тут перрон односторонний, – давясь смехом, пояснил Виленин.

Смеялись все, на весь вагон, пока Мишин не вернулся и не вынул из наволочки бутыль с самогоном. Он поинтересовался причиной веселья, но Валера пояснил, что история длинная, и рассказал анекдот про ассенизатора на аэродроме. Все опять засмеялись.

Время катилось быстро. Приближалась китайская граница. Неожиданно в купе зашел майор, старший по вагону, и сержант с тюком, перевязанным проволокой.

– Всем переодеться в китайскую форму. Свою сдать. И чтоб в карманы ничего лишнего не совать, никаких бумажек и фотографий. Мы теперь китайские добровольцы из армии НОАК.

Когда подъезжали к последней приграничной станции, Колесников вдруг обнаружил, что у него кончается курево. Он вынул из пачки «Беломора» две папиросы, с тоской посмотрел на них и сказал, обратясь ко всей компании:

– Я за папиросами в буфет сбегаю. Еще кому-нибудь надо?

Получив заказ от сослуживцев, он, выйдя из вагона, пересек платформу и вскоре оказался перед буфетным прилавком. Отоварившись, Колесников направился в сторону выхода из вокзала, но его внезапно остановил резкий окрик.

– Стоять на месте! Мужчина в китайской форме, стоять!

Павел, осознав, что обращаются к нему, остановился и обернулся. К нему подошли два молодых милиционера, судя по сощуренным глазам и плотно сжатым губам, настроенных очень агрессивно. Сержант и ефрейтор.

– Гражданин, предъявите документы.

Сержант посмотрел на Колесникова суровым милицейским взглядом, не сулящим ничего хорошего. Никаких документов у Колесникова с собой не было, да и не должно было быть – документы сдали вместе с формой.

– Я их в вагоне оставил – могу принести, – сказал он, изобразив на лице невинную улыбку.

– Сбежать хочешь? Тут двое в такой же одежке магазин ограбили, – сказал ефрейтор и стал сбоку от Павла.

«Окружили. Молодые и рьяные. До мелкой власти дорвались, и сразу же из себя королей горы строят», – подумал Колесников. Улыбка сползла с его лица, взгляд ожесточился. Между сослуживцами отношения складывались либо панибратскими, либо сугубо официальными с предельной вежливостью. Но не хамскими.

– На «вы», пожалуйста, товарищ сержант. Представители правопорядка должны обращаться к советским гражданам на «вы». Так у вас в уставе написано. А устав надо чтить.

– Ты, видать, шибко грамотный, но никак не видно, что ты советский! – взорвался сержант. – В китайском мундире ходит.

– На «вы», пожалуйста, товарищ сержант, – повторил Колесников.

Милиционер окончательно вышел из себя. Он грубо дернул Павла за рукав.

– Пройдем в отделение для выяснения личности. Мы все очень вежливо выясним.

Надо было что-то предпринимать. Поезд отходит через пять минут. «Я не вправе им что-либо объяснять: ни о назначении состава, ни о его пассажирах и о себе лично тоже. Под трибунал загремишь за разглашение секретной информации. Лишь бы не покалечить. Да простит меня Ощепков…»

Павел резко крутанул рукой, высвободившись из захвата и выведя сержанта из равновесия, потом сделал подсечку, усадив его копчиком на бетонный пол вокзала. Второй получил костяшками пальцев чуть повыше виска и мешком осел на пол. Рысью пробежав вдоль платформы, Колесников юркнул в свой вагон.

– Стой, гад! Стрелять буду!

Сержант выхватил пистолет и бросился вдогонку. За ним, едва держась на ногах, последовал его напарник. Милиционер, проследив, куда скрылся нарушитель, ступил было на подножку вагона, но уткнулся в штык карабина «СКС».

– Не положено, – сказал часовой равнодушным голосом. – Предъявите документы.

Требование предъявить документы окончательно вывело сержанта из себя.

– Он напал на милицию, мы представители власти, – закричал он, размахивая пистолетом.

– Не положено. – Часовой передернул затвор, загнав патрон в патронник.

– Позовите начальство, – проговорил слегка успокоившийся сержант, отойдя от часового на пару метров.

– Здесь начальство. – В тамбуре появился майор в советской форме, предъявил удостоверение и представился. – В чем дело, товарищи?

– Один из пассажиров напал на милицию. Он скрылся в этом вагоне. Нам нужно обыскать вагон и найти преступника, – скороговоркой выпалил милиционер.

Глаза у майора сузились.

– Это литерный состав. Любые следственные действия внутри него могут быть произведены только по разрешению Министерства Вооруженных сил. Кругом, шагом марш на службу. Часовой, закройте дверь, отъезжаем.

Милиционеры, осознав, что влезли куда-то не туда, уныло побрели в сторону вокзала. Обидно, но что поделаешь…

Никто не стал разбираться в сути произошедшего инцидента. Армия и МГБ состояли в специфических отношениях.

По прибытии на место дислокации офицеров раскидали по подразделениям. Лейтенант Мишин попал в эскадрилью Колесникова.

Капитан Советской армии Павел Колесников любил поспать после очередного боевого вылета. Пилотов в это время не беспокоили, не пытались привлечь на текущие мероприятия, чтобы обеспечить им восстановление душевных и телесных сил, и даже замполит майор Кулеба скрепя сердце не тягал их на плановые политинформации и лекции по международной обстановке. Но перед сном надо было соблюсти обязательные процедуры: передача самолета для обслуживания, переодевание, умывание, обед со своими сослуживцами с обсуждением текущих событий, и лишь потом сон.

Сойдя с лестницы-трапа, приставленного к его «МиГу», Павел увидел Хэн Суна, китайца из технического персонала, отвечающего за приборы и средства связи.

«Прямо как по заказу», – подумал Колесников и сказал:

– Там что-то высотомер барахлит, стрелка подрагивать начинает после двух километров. Займись сразу же – завтра с утра вылет.

– Слушаюсь, командир. – Улыбка китайца была безупречна.

Хэн Сун прекрасно говорил по-русски, без всякого акцента, потому что родился в СССР и учился в советской школе. Его отец, Бингвен увлекся коммунизмом и вовремя эмигрировал из Маньчжоу-Го, ибо не мог смириться с японской оккупацией, да и последующая политика Чан Кайши его тоже не привлекала. Его кумиром был Иосиф Сталин. А соратников папаши Хэна, решивших продолжить борьбу с оккупантами, постепенно переловили и казнили японцы.

Бингвен, осевший во Владивостоке, женился на местной китаянке, у них родился Хэн. В Китай Хэн вернулся совершеннолетним вместе с группой советских инструкторов, направленных для обучения китайских летчиков, сначала в Мукден, а позднее на аэродром в окрестностях Шанхая. Сперва он работал переводчиком, но его влекло небо, и Хэна перевели в группу капитана Колесникова для обучения летному мастерству. Командование не возражало, посчитав такой перевод полезным.